На Ельнинской земле

Так было до первой мировой войны. А когда война началась, в Ельне уже по ту сторону железнодорожной насыпи, где находилась тюрьма, выросло столько деревянных бараков, что образовался словно бы второй город, город, построенный специально для солдат. К осени семнадцатого года, о которой я рассказываю, солдат в барачном городе было, пожалуй, никак не меньше, чем жителей в Ельне. Причем говорили — и я не раз это слышал, — что в бараках расквартированы польские легионеры. Их в Ельне определенно побаивались, потому что вели себя они весьма своевольно, нашему командованию подчинялись лишь относительно, с местными властями были не в ладу. Конечно, и воевать они не хотели. И все настойчивее начинали требовать, чтобы их отправили на родину — в Польшу.

Вот тут и произошел один весьма диковинный для меня случай, о котором я сейчас и расскажу.

…Перед заходом солнца я однажды возвращался домой. Несмотря на осень, вечер был теплый, а в небе ни облачка.

В город и обратно я ходил обычно по железнодорожной насыпи, по самому краю ее, где пролегала узкая, но утоптанная тропинка. Так было и на этот раз. По Александровской улице[17] я вышел к железной дороге и, повернув налево, направился в сторону больницы. Слева от меня была Ельня, а справа барачный городок, обнесенный колючей проволокой. Его строения, сколоченные из сосновых досок, еще не потеряли своей свежести и ярко желтели под заходящим солнцем.

До больницы было версты полторы или немногим больше. Я не любил ходить тихо и потому расстояние это проскочил довольно быстро.

Не доходя до железнодорожного моста через Десну, который находился уже у самой больницы, я машинально спустился с насыпи вниз и, чтобы перейти реку, направился к мосткам, или, как их называли, кладкам, расположенным вправо от моста и как раз напротив больницы. Кладки были сделаны из обтесанных сверху длинных жердей, перекинутых с одного берега на другой. Посреди реки жерди опирались о перекладину, укрепленную на двух столбиках, вбитых в дно реки. Река в этом месте была довольно широкая, но мелкая. А кладки были расположены так низко, что почти касались воды.

Вот к этой-то переправе я и пошел. Но почему-то — словно меня кто подтолкнул — внезапно поднял голову и посмотрел влево, на мост. На мосту, на самой середине его, стояли неизвестно откуда взявшиеся три железнодорожные цистерны. А возле них множество всякого народу. Причем одни просто стояли, как бы раздумывая, что лучше всего предпринять, другие, нагнувшись, высматривали что-то внизу, третьи, став на корточки, лезли под цистерны. Я смотрел и никак не мог понять, что же такое тут делается.

Впрочем, люди находились не только на мосту, они облепили и мостовые фермы, а некоторые проникли даже под мост: упираясь ногами в какие-то уступы и держась одной рукой за что придется, они протягивали другую руку вперед, как бы ловя что-то. Было шумно, крикливо, то и дело слышалась ругань.

Но опять-таки я ничего не мог понять, потому что по своей близорукости видел все-таки плохо.

— Что тут делается? — спросил я у одного оказавшегося поблизости человека, державшего в правой руке жестяной, покоробившийся во многих местах чайник.

— Спирт в речку выливают. Ну вот узнали люди и набежали кто с чем: с ведрами, с кувшинами, с солдатскими котелками… Жалко ведь, что зря выливают. Выпить-то небось всем охота.

— Вон оно что!.. — ответил я незнакомцу. И зашагал к кладкам. Спирт меня определенно не интересовал, хотя и показалось очень странным, зачем его выливают в речку.

Когда же я подошел к кладкам, по которым должен был перейти Десну, передо мной возникла такая исключительная картина, наблюдать которую удается, наверно, лишь очень-очень немногим. На кладках, на всем протяжении их от берега до берега, вплотную друг к другу лежали люди. Лежали поперек кладок животами вниз. Старательно задирая ноги вверх, чтобы не замочить их, головы свои они, наоборот, наклоняли все ниже и ниже, чтобы дотянуться губами до речной воды. Все они жадно глотали воду, пили ее без передышки, фыркали, как лошади, захлебывались, кашляли, но все-таки пили и пили, не в силах оторваться.

Я сообразил, что удельный вес спирта ниже, чем удельный вес воды, поэтому он и не тонет в Десне, а течет поверх воды. И люди пытаются засосать этот спирт. Сколько же они при этом заглатывали всякой грязи — даже подумать противно.

5