На Ельнинской земле

Почти одновременно со мной из города вернулся и Ендржеевский. Он обычно был хорошо осведомлен обо всем, что происходит в городе. Знал он, конечно, и о трех цистернах спирта. По его словам, цистерны эти прибыли на станцию Ельня два дня тому назад. Для кого и для чего предназначался спирт, Ендржеевский не сказал мне. Да он, по-видимому, и сам не знал этого. Но он сказал, что о цистернах со спиртом сразу же узнали как в городе, так и в бараках, что на станцию то и дело приходили какие-то люди, в том числе польские легионеры, они подолгу оставались около цистерн, переглядывались и перешептывались друг с другом. Словом, складывалось впечатление, что идет подготовка к тому, чтобы при первом же удобном случае разграбить спирт, и что скорее и легче других это могут сделать поляки, поскольку все они вооружены. А если это случится, то все перепьются и может завариться такая каша, что ее и не расхлебаешь.

Выставить на станции вполне достаточную и надежную охрану городские власти не могли. Поэтому решили во избежание возможных осложнений вылить спирт в Десну.

Но едва успел уйти паровоз, поставивший цистерны прямо над рекой, как на мосту и около него собралось множество народу. Тут были все — и взрослые, и дети, и женщины, и мужчины, и военные, и штатские, и горожане, и крестьяне из ближайших деревень. И спирт из цистерн лился не столько в воду, сколько в чайники, бидоны, ведра, консервные банки и даже, как я это уже наблюдал на кладках, прямо в рот.

Городские власти поняли, что допустили ошибку и что надо срочно все переиначить. Но так как разогнать либо оттеснить от моста сбежавшихся отовсюду людей не было никакой возможности, то решили пойти на хитрость.

Когда совсем уже стемнело, я вместе с Ендржеевским подошел почти к самому мосту и стал ждать. Через некоторое время я заметил, что со стороны станции Коробец, находившейся в двадцати верстах от Ельни, осторожно и почти бесшумно, с погашенными огнями приближается паровоз. На него почти никто не обратил внимания, почти никто не расслышал его «дыхания», потому что все кругом шумели, орали, галдели, пьяно ругались. И не успели еще буфера паровоза как следует соприкоснуться с буферами первой цистерны, как сцепщик уже прицепил паровоз. В тот же момент раздался длинный пронзительный паровозный гудок, и люди от неожиданности — скорее инстинктивно, чем сознательно — бросились в разные стороны, полагая, очевидно, что это идет какой-то поезд. А машинист только этого и ждал: он дал задний ход, цистерны дрогнули, скрипнули и послушно покатились вслед за паровозом по направлению к станции Коробец.

И тут только люди поняли, что их провели. Обманутые, они яростно ругались, бежали вслед за цистернами, но было уже поздно. Потом стали расходиться по домам, и мост постепенно опустел.

Ночь как в городе, так и в казармах прошла спокойно. Никаких эксцессов. И городские власти были довольны, что удалось избежать крупных неприятностей, которые определенно могли быть.

Я только никак не мог понять тогда, не понимаю и сейчас, почему решили вылить спирт в Десну, почему его сразу же не отправили на ту же станцию Коробец или немного подальше — в Павлиново, где его никто не посмел бы тронуть? По-видимому, у кого-то от страха ум зашел за разум, и потому получилось так непростительно скверно.

6

Так окончилась история со спиртом. Что же касается истории с польскими легионерами, то у нее, у этой истории, было продолжение, причем продолжение, к сожалению, весьма и весьма неприятное. Но все это случилось уже без меня: в ноябре я вынужден был оставить ельнинскую гимназию и уехать из Ельни. О легионерах же я узнал из многочисленных изустных рассказов и обстоятельней всего из письма ленинградского инженера Александра Георгиевича Соколова, а также из писем Николая Анатольевича Верховского — старого ельнинца, который в 1921 году редактировал ельнинскую уездную газету «Путь бедняка». Вкратце дело обстояло так.

После Октябрьской революции к начальнику станции Ельня Константинову по долгу службы часто приезжали представитель Ельнинского уисполкома Сергей Степанович Филиппов и военный комиссар Николай Александрович Орел.