На Ельнинской земле

Переписывать книги мне очень не хотелось. Во-первых, я не любил ничего церковного. Во-вторых, разве же это работа — переписывать мертвецов или даже младенцев? Однообразно, скучно.

Но в то же время у меня не было сколько-нибудь веского предлога, чтобы отказаться. «Если откажусь, — думал я, — обидится дьякон. А он ведь хорошо относился ко мне, когда я жил у него в Замошье. И надо за добро отвечать добром…» У меня появилось и такое соображение, может быть, даже главное, что ведь деньги-то мне и теперь очень нужны: лишний раз в столовую можно будет сходить — и то дело.

— Что ж, давайте, попробую, — вяло сказал я дьякону.

— Ну вот и хорошо! — весело подхватил тот. — А я недельки через три наведаюсь. Может, и успеете к тому времени.

Дьякон приехал не через три, а через две недели. Но его заказа я не выполнил и наполовину: кое-как переписал лишь одну книгу, не помню уж, кого я переписывал — покойников или молодоженов.

Мой заказчик был явно недоволен, тем более что переписывать другие книги я отказался вообще.

— Не могу, — сказал я Четыркину, — никак не могу: много времени уходит на приготовление уроков, да есть у меня и другие дела, — начинал я уже врать.

— Жалко, жалко, что не можете, — неодобрительно отозвался дьякон. И, подумавши, спросил: — А может, порекомендуете кого? Может, есть кто знакомый? Может, он перепишет?.. Я ведь заплачу, — особо подчеркивал отец Четыркин.

И надо же было случиться, что я вспомнил свою землячку, которая могла бы, наверно, взяться за переписывание книг, и назвал ее имя.

Я имел в виду Наталью Четыркину — однофамилицу дьякона.

Наташа родилась и выросла в Оселье. Жила с матерью, братом и бабушкой. Отца не было — он рано умер. Жили они крайне бедно.

Наташа Четыркина, или Таля, как ее звали с малых лет, совсем недавно окончила Глотовскую школу. На выпускных экзаменах в школе присутствовал Михаил Иванович Погодин. Увидев Талю и выслушав, как она отвечала на вопросы экзаменаторов, Погодин сказал учительнице Александре Васильевне Тарбаевой, у которой училась Таля:

— Вот эту бойкую и смышленую девочку хорошо бы устроить в гимназию… Из нее будет толк. Право же, Александра Васильевна, постарайтесь сделать это. А я помогу вам.

И Александра Васильевна устроила Талю в ельнинскую женскую гимназию. Поселила она ее в своем домике на Заречье. Сама она к тому времени, уехав из Глотовской школы, работала и жила тоже в Ельне.

М. И. Погодин сделал для Тали то же самое, что и для меня: ей, как и мне, разрешили брать завтраки, обеды и ужины из больничной кухни. Правда, у нее все это выходило гораздо складней, чем у меня. Но это уже особая статья.

Талю — эту скромную миловидную девочку с судками в руках — я довольно часто встречал на больничном дворе. Вот о ней-то я и вспомнил, разговаривая с дьяконом. И порекомендовал ее. Правда, Тале было не более тринадцати лет, но она, хорошо грамотная, вполне могла справиться с работой…

И только-только я успел сказать о ней Четыркину, как она сама неожиданно пришла ко мне по какой-то надобности.

— А вот и Таля! — сказал я дьякону и начал рассказывать ей, по какому поводу мы только что вспоминали ее.

Таля согласилась переписывать книги и, забрав их, скоро ушла.

— Ну и мне пора, — стал прощаться со мной Четыркин. Он достал откуда-то смятую кредитку и со словами: — Это вам за работу, — положил ее на стол. — А засим прощайте, — добавил дьякон и ушел.

Это был, кажется, самый последний дьякон из числа всех, с которыми мне довелось встретиться в своей жизни.

Я взял кредитку со стола и, несмотря на всю мою нежадность к деньгам, был крайне удивлен: дьякон оставил мне всего лишь трехрублевый казначейский билет — сумма для того времени совершенно ничтожная, копеечная. «Ну что ж, спасибо и за это», — подумал я и сунул трехрублевку в карман.

Много лет спустя, когда мы, бывало, встречались — и уже не с гимназисткой Талей Четыркиной, а с учительницей средней школы Натальей Ивановной Макаровой, — то наши разговоры-воспоминания почти всегда начинались с вопроса-восклицания:

— А ты помнишь, как мы с тобой переписывали церковные книги?

— А как же?.. Разве можно это забыть?

И все, большие и малые, события той далекой осени семнадцатого года неизбежно делили на две категории: на те, которые произошли «до переписывания книг», и на те, которые произошли «после переписывания»…

Таким образом, переписывание церковных книг — это несколько необычное занятие для гимназистов — стало и для меня, и для Н. И. Макаровой своеобразным ориентиром времени, по которому мы определяли, что было «до» и что «после».

Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мне очень хочется через все расстояния, лежащие между нами, спросить учительницу из города Спас-Деменска: «А помнишь, Наталья Ивановна, как мы с тобой переписывали церковные книги?»

Наталья Ивановна, наверно, ответила бы: «Помню».

10

Театра в Ельне не было. Да и не могло быть в таком небольшом городке. Не было и кинематографа. До войны нечто похожее на кинематограф было, но теперь о нем «остались лишь воспоминанья».