На Ельнинской земле

Наибольшее впечатление произвели на меня все же не танцы и тем более не «почта амура», а музыка, духовой оркестр, его игра. Для меня это был первый в жизни концерт. Да еще какой концерт! Не какая-нибудь захудалая гармошка либо балалайка, а целый оркестр!

Именно на том ельнинском вечере я впервые услышал вальсы, которые стали самыми любимыми моими вальсами. Я и сейчас помню их — эти вальсы моей юности: и «Березку», и «Над волнами», и «Амурские волны», и «На сопках Маньчжурии»… И тот вальс, о котором я писал много лет спустя —

С берез, неслышен, невесом,Слетает желтый лист.

Старинный вальс «Осенний сон»Играет гармонист, —

так вот, и вальс «Осенний сон» пришел ко мне из зала ельнинского пожарного общества…

11

В дни Октябрьского переворота я находился еще в гимназии и очень внимательно следил за всем, что происходило как в Петрограде, так и в других городах тогдашней России. Правда, в то время у меня еще не было привычки ежедневно и регулярно читать газеты. Да и денег на газеты тоже не было.

Но в седьмом классе ельнинской гимназии учился мой сотоварищ Илларион Семенович Молотов. Так вот он каждое утро приходил в гимназию не иначе, как с карманами, до отказа наполненными газетами. У него было, кажется, все, что только можно было достать в Ельне.

Илларион Молотов давал газеты другим ученикам или просто рассказывал, о чем в них сегодня пишется, а то — чаще всего на большой перемене — читал газету всем желающим вслух, устроившись в каком-либо укромном уголке. И не только читал, но и комментировал прочитанное: почти всегда выходило так, что знал он всегда больше того, что содержалось в сегодняшних номерах газет.

Вот от Молотова я, как и многие другие, узнавал обо всем том, что и где происходит или происходило совсем недавно: и о переходе власти в руки рабочих и крестьян, о первых декретах Советской власти, о таких, как Декрет о мире, Декрет о земле…

Конечно, многого я еще не понимал тогда, во многом разбирался слабо. Но то главное, что пришло вместе с Октябрьской революцией, я воспринял как нечто самое справедливое и радостное: власть перешла в руки рабочих и крестьян! Это так хорошо, так здорово, что лучше и придумать нельзя.

Ну а что касается самой гимназии, то в ее стенах, кажется, ничего не изменилось. Все пока оставалось по-старому, таким, как было до революции.

Впрочем, через несколько дней после Октябрьского переворота я вынужден был покинуть гимназию и уехал в Глотовку.

Вернулся я в Ельню только через год: меня пригласили тогда на работу. Но об этом речь пойдет несколько позже.

12

Главной причиной моего неожиданного даже для меня самого ухода из гимназии было, пожалуй, то бедственное положение, в котором очутилась моя семья.

Год выдался такой неурожайный, что еще и зима не наступила, а хлеб был уже съеден весь до последней крохи. Не уродилась и картошка, которая в известной степени могла заменить хлеб. Короче, создалось такое положение, о котором можно было сказать в буквальном смысле слова: хоть ложись и помирай…

Раньше, до войны, хлеб обычно прикупали у павлиновских торговцев, которые получали его из южных губерний. А теперь где прикупишь, если война довела нашу страну до полной разрухи и миллионам людей угрожал самый настоящий голод.

Чем и как помочь своим отцу и матери, я и сам не представлял себе сколько-нибудь реально. Но считал, что помочь должен, потому что никто другой этого не сделает. Старший мой брат Нил все еще находился в армии, а младшему, Федору, шел лишь десятый год. Что с такого спросишь? Кстати сказать, брат мой Федор, родившийся за несколько лет до первой мировой войны, во время второй мировой войны, Великой Отечественной, погиб; он умер в госпитале после тяжелого ранения в голову.

Я рассчитывал, что, уйдя из гимназии, устроюсь на работу, например, в райисполком или еще куда. Буду зарабатывать деньги. А то, может, буду получать вдобавок и какой-либо паек. Смотришь, все понемногу и образуется, уладится. Ведь я же теперь совершенно взрослый — мне скоро будет полных восемнадцать лет.

Второй причиной, из-за которой я ушел из гимназии, была моя бытовая неустроенность. Об этой неустроенности я уже говорил, и вряд ли стоит повторяться. Скажу лишь, что чем дальше, тем все труднее становилось мое житье при больнице и на больничных харчах.

Тем не менее я все еще раздумывал: уходить или не уходить? И ушел только тогда, когда мне сказали, что в Ельнинском уезде открылось много новых школ, что учителей не хватает и что земская управа обязательно назначит меня учителем, если только я захочу того.