На Ельнинской земле

Был уже поздний вечер, когда скопившиеся на станции Горбачево пассажиры внезапно узнали, что в курском направлении вот-вот должен отправиться неизвестно откуда взявшийся поезд. Правда, поезд не пассажирский, он состоял из товарного порожняка, но какая разница? И за такой спасибо.

Мы вместе со всеми побежали искать этот поезд, стоящий где-то на запасном пути. А найдя его и удостоверившись, что это тот самый, немедленно кинулись к ближайшему вагону, двери которого, кстати сказать, были раздвинуты во всю ширину — как бы специально для нас.

— Хоть до Орла, может, доедем, — бросил я на ходу Филимону. — И то хорошо было бы…

В вагоне, в который мы попали, было абсолютно темно. Ни спичек, ни тем более фонарика ни у кого не оказалось. Поэтому «осваивать» вагон пришлось ощупью. Постепенно мы установили, что в вагоне совсем недавно везли скот, скорее всего коров, и поэтому пол вагона довольно густо устлан соломой, которую не успели убрать. Сперва многие пассажиры обрадовались: ведь лежать на соломе гораздо теплей, чем на голом полу. Но радость оказалась преждевременной: очень скоро выяснилось, что и под соломой, и поверх нее лежат кучи навоза и их довольно много. Правда, навоз малость подмерзший, но все же ложиться на эту солому — штука не особенно приятная. Другого выхода, однако, не было, и все начали устраиваться как кто сумеет.

Мы с Филимоном захватили место у самой стены, где навозных куч будто бы не предвиделось, и легли, плотно прижавшись друг к другу, чтобы было теплей.

Поезд шел невероятно медленно, он еле-еле тянулся. Останавливался часто и подолгу стоял и на станциях, и просто где придется. Между тем мы начинали буквально замерзать: очевидно, ночью мороз ударил сильный. Едва тот бок, на котором я лежал, успевал немного согреться, как другой бок и спина начинали мерзнуть. Надо было непременно поворачиваться и менять положение. То же происходило и с Филимоном. Так и вертелись мы всю ночь и не могли не только заснуть, но даже подремать хоть несколько минут.

До Орла ехали более полусуток, а потом недалеко от этого города поезд остановился на какой-то небольшой станции, и нам совершенно неожиданно объявили, что дальше он не пойдет.

Ничего больше не оставалось делать, как покинуть грязный, «скотский», холодный вагон. Но от этого положение наше не улучшилось: ждать другого поезда пришлось почти что прямо в поле; народу скопилось так много, что войти в помещение станции можно было с большим трудом.

Прошло несколько поездов, но ни на один из них мы не попали: тут и бравый моряк оказался бессильным.

Мы смогли уехать лишь через сутки. Но, боже мой, что это был за поезд! Каждое место в нем пассажирам приходилось брать едва ли не с бою. Какой вагон ни возьми, он был так набит народом, в нем было так тесно, что это совершенно точно, без всякого преувеличения, определялось известным выражением «как сельди в бочке».

До отказа набиты людьми были и тамбуры вагонов. Однако добраться даже до тамбура оказалось совершенно невозможно потому, что заняты все подножки, и те, кто ехал на них, не очень-то дружелюбно относились к новичкам: их просто не хотели пропускать в вагон. Многие ехали, стоя на буферах и держась за что придется. Пассажиры разместились и на крышах вагонов. Одни из них ехали сидя, другие лежа. Заметил я едущих и на тендере, и даже на самом паровозе. Последние стояли по правой и левой сторонам паровозного котла, где обычно бывает узкая площадка, ограниченная по краям железной оградой. Вот они и разместились на этой площадке и ехали стоя, ухватившись руками за верх ограды. Я просто ужаснулся, подумав, что от паровозного котла на них, наверно, пышет жаром и в то же время при движении поезда их с ног до головы обдает резким, холодным ветром. Как же они едут? А вот едут же.

Совершенно не помню, каким образом нам удалось попасть в этот столь населенный поезд и как мы ехали. В памяти остался лишь скандал, разыгравшийся по случаю того, что несколько пассажиров заняли уборную и закрылись в ней изнутри. Они никого туда не пускали. Вот тут-то начались крик и дикая ругань. Стучали кулаками и ногами в дверь, чтобы открыть ее или даже взломать.

В Курск мы приехали утром. Нас встретило приветливое курское солнце и чистое безоблачное небо. Снегу здесь уже нигде не было, и день обещал быть теплым. Нам посчастливилось достать где-то по куску черствого хлеба. Мы жадно ели его, запивая вокзальным кипятком. И были весьма довольны и завтраком этим, и тем, что наконец-то находимся у цели, до которой добирались с таким трудом.

10

Расспросив, как лучше пройти в город, мы с Филимоном отправились туда.

В то время курский вокзал отстоял версты на две, на три от города и соединялся с ним шоссе, вымощенным булыжником. Шоссе, видимо, давно не ремонтировали. То там, то здесь виднелись большие и малые выбоины, в иных местах камни выперло кверху, другие, наоборот, чрезмерно осели. Идти по такому шоссе было настоящим мучением: ступни все время как бы выламывались, и ноги долго потом болели, хотя в ту пору ходить я мог подолгу и дороги мне были знакомы всякие.