На Ельнинской земле

— Я вот что предлагаю, ребята: давайте пойдем пешком. А пароход — черт его знает, когда он будет! Мы и так много времени потеряли зря. Надо идти. До Новочеркасска всего верст пятьдесят. Это мы одолеем быстро. Обойдем город стороной — ведь фронта же никакого нет! А там и к своим выйдем. Поедем уже на поезде.

Мужики почти сразу согласились. Согласились, несомненно, они потому, что хотелось всем как можно скорее попасть домой и вовсе не хотелось думать, что могут быть какие-то препятствия, которые помешают возвращению в родные места. Надо еще прибавить, что никто из нас не представлял себе сколько-нибудь реально той сложной обстановки, которая сложилась и складывалась на Дону. Конечно, наши представления и о гражданской войне были весьма поверхностны и наивны.

Мне тоже ничего не оставалось другого, как отправиться вместе со всеми. Ибо один, думалось мне, я просто пропаду, пропаду ни за что ни про что…

Остающиеся в Ростове ждать прибытия хлебной баржи проводили нас, уезжающих, а вернее уходящих пешком, до трамвайной остановки. Смирнов уже знал, каким номером трамвая следует воспользоваться, чтобы выехать за город к тому месту, откуда идет дорога в сторону Новочеркасска.

Я распрощался с Филимоном, со всеми остающимися и вошел в трамвай. Другие сделали то же самое.

15

Трамвай привез нас туда, где городская улица кончалась и сразу же начиналась степь. Не медля ни минуты, даже не оглянувшись на город, мы двинулись вперед по широкой, тихой и совершенно безлюдной степи. Солнце уже садилось, и Смирнов торопил:

— Прибавьте шагу, ребята, путь-то все-таки не близкий, и пройти его надо поскорее.

И мы убыстрили шаг.

Скоро стало темнеть, а потом и вовсе стемнело. Мы продолжали идти и за все время не встретили ни одного человека — ни пешего, ни конного. Но все чаще и чаще стали попадаться костры, горевшие в стороне от нашей дороги — то справа, то слева.

— Сеять выехали, — объяснял Смирнов. — Теперь небось ужин варят. Поедят и спать… А завтра с раннего утра за работу… Вот и у нас скоро сев начнется, — добавил он, помолчав. — Поскорее бы домой попасть…

Тихая, безмолвная степь, вечерние костры в степи, вокруг которых расположились невидимые нам пахари и сеятели, луна, низко нависшая над горизонтом, — от всего этого исходило какое-то особое успокоение. И никак не верилось, что где-то здесь, недалеко отсюда может идти война, могут греметь выстрелы, может проливаться кровь…

Мы уже порядочно устали, и надо бы отдохнуть, но Смирнов говорил:

— Рано, рано отдыхать. Хотя бы полдороги надо пройти, тогда и отдохнем.

И действительно, мы отмахали верст двадцать пять, когда увидели перед собой какое-то селение. То были, наверно, выселки, по-тамошнему — хутор из тридцати — сорока дворов.

— Вот тут попробуем и отдохнуть, — сказал Смирнов, — время, наверное, уже за полночь перевалило. Пора…

На хуторе, конечно, все давным-давно спали. Нигде ни огонька. Мы остановились у одного из домов, и Смирнов легонько постучал в окно. Через минуту окно открылось, выглянул, скорее всего, сам хозяин.

— Что вам надо? — недовольно спросил он, оглядев нашу «ватагу».

Все тот же Смирнов попросил:

— Если можно, дайте напиться. А потом посоветуйте, где мы смогли бы переночевать. — При этом он объяснил, кто мы и куда идем.

Хозяин отошел от окна и вскоре вернулся с ведром воды и ковшиком.

— Вот пейте, — сказал он, подавая ведро и ковшик Смирнову.

И ковшик заходил по рукам.

Когда все напились и Смирнов вернул ведро и ковшик хозяину, тот сказал:

— Ну и насчет ночлега не знаю. Во-он вас сколько! Такую ораву ночевать никто не пустит… Там, — он указал куда-то рукой, — лежит прошлогодняя солома. Забирайтесь в нее и ночуйте. Не замерзнете… — И он закрыл окно.

В соломе я сделал продолговатое углубление и лег в него, укрывшись тоже соломой. Незакрытым осталось только лицо. Вероятно, то же самое сделали и другие участники нашего похода. Спать было тепло, уютно, хорошо. Жаль только, что спали мы очень мало. Едва над горизонтом показалось солнце, Смирнов стал торопить:

— А ну, ребята, вставать пора! Пора отправляться дальше. Теперь и пройти осталось не так уж много…

Вылезать из теплой соломы никому не хотелось. Но пришлось.

Мы, пожалуй, не успели отойти от хутора и на версту, как вдруг увидели отряд конников — человек пятнадцать или двадцать, — который шел слева прямо на нас. Это было так неожиданно, что мы невольно остановились.

Подскакав к нам и еще не успев осадить коня, по-видимому, старшой казачьего разъезда закричал:

— Руки вверх!

Мы побросали на землю жалкие свои пожитки — кто узелок, кто кошель, сплетенный из лыка, а я свой мешок, свернутый в трубку, — и подняли руки. Казаки уже успели окружить нас со всех сторон, и старшой, пересыпая речь бранью, начал допрашивать:

— Кто такие? Почему шляетесь здесь?

Кто-то из мужиков стал было объяснять, как очутились мы в этих местах, но старшой не захотел слушать.

— Оружие есть? — оборвал он говорившего.

— Да какое у нас оружие? Мы за хлебом ехали, а не воевать…