На Ельнинской земле

Всевозможные опечатки и ошибки в ельнинской газете были почти всегда, почти в каждом номере, особенно в первое время. Появлялись они и по недосмотру типографского корректора — человека не очень-то грамотного (а своего корректора в редакции не было), и по вине наборщиков, не желавших исправлять что-либо в наборе, и по некоторым другим причинам, иногда совершенно непонятным.

Помню, например, номер газеты, вышедший 4 января 1920 года. Однако в заголовке газеты значился не двадцатый год, а девятнадцатый! Метранпаж «забыл», что наступил новый, 1920 год.

Случались опечатки и похуже. Но разве обо всех расскажешь?

Если взять такую «мелочь», как знаки препинания, то их в типографии как бы совершенно не признавали. Предположим, на гранке сделана пометка, чтобы вставить пропущенную при наборе запятую либо, наоборот, выбросить запятую, которая стоит там, где ее не должно быть. В таком случае почти наверняка можно было сказать, что исправлять ошибку никто не станет. Однажды в ответ на мое замечание относительно злосчастной запятой наборщик сердито сказал мне:

— Подумаешь, запятая!.. Что же, мы Октябрьскую революцию делали для того, чтобы возиться со всякими там запятыми да точками?! У нас есть дела поважней ваших запятых…

Конечно, все это выглядит довольно курьезно. Но сил на искоренение подобных курьезов мне пришлось потратить немало.

4

Как бы там ни было, я все же относительно быстро усвоил основы газетной работы, усвоил, может быть, еще и не все, но, во всяком случае, главные. Дела у меня пошли успешней, хотя в редакции я продолжал оставаться в полном одиночестве. Впрочем, нет: штат редакции увеличился на одну единицу. Этой единицей был сторож, он же и курьер.

Я уже довольно хорошо разбирался в газетном материале, понимал, что нужно печатать в первую очередь и что можно отложить. Я знал, как лучше подать материал, где и что нужно выделить и как это сделать.

Длинных статей и корреспонденций я вообще не признавал: чем короче, тем лучше. И не только короче, но и понятней для читателя.

Если я помещал какую-либо статью, то редактировал ее так, чтобы уже из первых строк, из первого абзаца читатель понял то основное, о чем написана статья. А дальше это основное только уже детализировалось, объяснялось более подробно.

Заголовки я старался давать — насколько, разумеется, мог — боевые, броские, запоминающиеся. В общем, довольно скоро моя газета стала совершенно нормальной для того времени уездной газетой. Ее даже расхваливали однажды, и притом довольно сильно. Да не где-нибудь, а в Москве!

В то время РОСТА как бы шефствовало над низовой печатью. Оно, в частности, издавало специальный печатный бюллетень — нечто вроде журнала, предназначенного для редакторов уездных газет. В нем помещались отзывы об отдельных газетах, разбирался опыт работы некоторых редакций, давались советы, что нужно сделать, чтобы газета стала хорошей.

Вот этот-то бюллетень и удостоил меня похвалы. И в Смоленске стали относиться ко мне по-другому, считая, что ельнинская газета «Путь бедняка» — пожалуй, не хуже, а может быть, даже лучше других уездных газет Смоленской губернии.

Возможно, что именно это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что когда в 1921 году предстояло назначить нового редактора губернской газеты «Рабочий путь», то губком партии остановился на моей кандидатуре. Губкому порекомендовал меня, по-видимому, В. Астров, которого я должен был сменить на посту редактора «Рабочего пути». Сам Астров из газеты перешел в губком партии, а вскоре он и совсем уехал из Смоленска в Москву, поступив в Институт красной профессуры[22].

5

С весны 1920 года наряду с газетой «Путь бедняка» я решил выпустить по мере надобности — раз или два, а то и три раза в неделю — стенную печатную газету под названием «РОСТА».

Это издание началось с выпуска однодневной стенной газеты, посвященной первомайскому субботнику, в котором участвовали ельнинцы: на полустанке с несколько странным названием Нежода, расположенном верстах в пяти от Ельни, собралось довольно много людей, которые почти весь день грузили в вагоны дрова. Я тоже принимал участие в этом субботнике и потом расписал его и в прозе, и в стихах как только мог. Кстати, субботник этот был «знаменит» еще тем, что уездный продовольственный комитет (упродком) выделил для его участников бочонок селедок, и потому каждому было выдано по одной селедке. Пусть ныне живущим не покажется это не заслуживающим внимания либо даже смешным: в двадцатом году даже одна селедка была для изголодавшихся людей настоящим сокровищем.

После первого мая, после первой пробы я решил, что буду печатать стенную газету и в дальнейшем. Это казалось мне совершенно необходимым по следующим причинам: ельнинская редакция получала телеграфную информацию из Москвы ежедневно. Однако напечатать эту информацию сразу же было невозможно: ведь газета выходила далеко не каждый день.

Информация, таким образом, старела, теряла свое значение, свою актуальность. Часто ни за что пропадали даже самые важные новости.

Отсюда и возникло намерение издавать стенную газету.