На Ельнинской земле

Волей-неволей мы вынуждены были ходить в одиночку, распределив между собой все деревни, входящие в состав волости. Две или три деревни мы все же оставили «в запасе». Эти деревни считались наиболее «опасными», и мы договорились, что пойдем туда все трое, после того, как закончим работу во всех других деревнях.

Обычно «в поход» мы уходили рано утром и возвращались только к вечеру. Жадно расспрашивали друг друга, кто и что успел сделать, не было ли каких происшествий; давали друг другу советы, как лучше поступить в том или ином случае.

Все шло пока хорошо. Конечно, встречали нас не очень-то ласково, но и не оказывали сколько-нибудь сильного сопротивления.

В каждой деревне опись производилась обязательно в присутствии свидетелей или даже на специально созванном сельском сходе. При этом мы сначала объясняли крестьянам, зачем и почему производится опись, и призывали всех как можно скорее искупить свою вину, то есть добровольно явиться в военкомат.

И как это выяснилось впоследствии, работа наша не пропала даром: дезертиры действительно стали появляться в Ельнинском военкомате все чаще и чаще. И ни в одном хозяйстве описанное нами имущество конфисковано не было.

2

Чтобы полностью закончить работу, наша тройка должна была провести в Арнишицах еще два-три дня. Но у нас не осталось никакой еды, и мы стали думать, что предпринять. И тут я вспомнил о Саареке.

— Ребята, — сказал я, — да ведь у него же мельница. Пусть она сейчас, может статься, работает от случая к случаю, потому что нечего молоть. Но все же хоть немного она мелет! А за помол мельники денег не берут: им подавай натурой! Значит, мука у Саарека должна быть…

И я написал Саареку записку с просьбой отпустить для нас ну хотя бы фунтов десять муки — отпустить за деньги или как он там найдет нужным. Записку я подписал: «Уполномоченный Ельнинского уисполкома М. Исаковский».

Я не очень рассчитывал на то, что на Саарека подействует моя фамилия, которую он вряд ли знал, и все надежды возлагал на титул «уполномоченный уисполкома», который, по моим предположениям, должен был помочь нам выйти из бедственного положения.

Утром, совсем голодные, мы отправились каждый в свою «вотчину», а сходить к Саареку с запиской попросили волисполкомовского сторожа.

Записка моя и вправду подействовала на Саарека, но… Одним словом, Саарек прислал «уполномоченному уисполкома» и двум его сотрудникам всего два фунта овсянки. Причем сторожу он сказал:

— Я всего лишь бедный мельник. У меня у самого ничего не остается: отдаю последнее…

Тот, кто знает, что такое непросеянная овсянка, легко поймет, что два фунта (800 граммов) — это вовсе не два фунта. Если овсянку просеять, то высевок (по весу) окажется гораздо больше, чем чистой муки.

Но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Будь доволен и тем, что хоть это дали. Могло и ничего не быть.

Жена сторожа просеяла принесенную муку и напекла нам овсяных блинов. А это уже что-нибудь да значило!

Весьма возможно, что Саарек решил немного поиздеваться над «уездным начальством» — он умел это делать. Но возможно, что он хотел, чтобы его действительно считали лишь «бедным мельником», у которого ничего нет. В ту пору люди предпочитали скрывать свои богатства, а не хвастаться ими. И это лучше других понимал Саарек — плут и проходимец.

В годы нэпа (я опять забегаю вперед) Саарек вел себя совсем по-другому. В частности, известно, что, прочтя повесть К. А. Федина «Трансвааль», он сказал:

— Ах, Федин, Федин! Зачем тебе понадобилось писать эту книжонку, для чего ты задумал опорочить хорошего человека?.. Деньги тебе нужны — ну что ж, приехал бы и сказал, что нужны. И я дал бы без разговора… Сколько он там мог получить за эту книжку-то? Тысячи три-четыре, не больше. А я бы больше дал. Пять тысяч дал бы…

И Саарек действительно дал бы.

Жернова фирмы «Трансвааль» шли нарасхват. Саарек снабжал ими не только всю Смоленскую, но и многие другие губернии. Так что денег у него было много. Во второй половине двадцатых годов фирма «Трансвааль» участвовала даже в губернской сельскохозяйственной выставке и получила соответствующее поощрение за хорошее качество продукции.

Саарек был прежде всего кулаком, кулаком хитрым, изворотливым, умным, я бы даже сказал, талантливым, если вообще это слово можно применить здесь. Но он отнюдь не хотел, чтобы окружающие считали его кулаком, захребетником, пройдохой. Наоборот, Саарек стремился показать себя так, чтобы его считали человеком передовым, несущим в деревню культуру, прогресс, готовым отозваться на все хорошее…

И он «отзывался» В поселке Павлиново Саарек на свои средства построил клуб и безвозмездно передал его павлиновской молодежи.

Когда наступал праздник женщин — 8 Марта, Саарек и тут не оставался в стороне: давал женской организации по двести и более рублей «на подарки женщинам-труженицам».

Если бы у него попросили денег на какое-либо другое мероприятие — ну, скажем, на постройку школы, — он тоже внес бы свою «лепту».