На языке врага: стихи о войне и мире

Жил в Херсоне один циклоп, неспособный наморщить лоб,потому что весь из себя – эх, сплошные цыганские очи,загляденье, а не циклоп, он в подковы гнул антилоп,а в его желудке плавали тамагочи.Наш циклоп не носил очки – у него в шесть рядов зрачки,угонял лошадей и в мешках под глазами прятал,но, увидеть его могли только местные дурачкии слепые поэты, когда он от счастья плакал.

Колыбельная для пишущей машинки

На лице твоем морщинка, вот еще, и вот…Засыпай моя машинка, ангельский живот.Знаю, знаю, люди – суки: прочь от грязных лап!Спи, мой олджэ. Спи, мой йцукен. Спи, моя фывап.

Терпишь больше, чем бумага (столько не живут).Ты – внутри себя бродяга, древний «Ундервуд».Пусть в Ногинске – пьют непальцы и поют сверчки,ты приляг на эти пальцы – на подушечки.Сладко спят на зебрах – осы, крыльями слепя,вся поэзия – доносы на самих себя.Будет гоевая паста зеленеть в раю,западают слишком часто буквы «л» и «ю».Люди – любят, люди – брешут, люди – ждут меня:вновь на клавиши порежут на исходе дня.Принесут в свою квартирку, сводят в туалет,и заправят под копирку этот белый свет.

Аэро

Бобролёты, дельтаскунсы, хорькопланы —

роют норы в облаках и строят планы.Чем питаются? Крупой небесной манны,сдобным снегом, виноградом из нирваны.Иногда они спускаются на землю,чтоб нагрянуть в гости к Стивену и Кингу,или в жертву принести морскую свинку —лично я обряды эти не приемлю.У меня иные принципы и квоты,я – по внутренностям памяти – оракул,хорькопланы, дельтаскунсы, бобролёты,этот почерк называется – каракуль.На Подоле осыпаются каштаны,как последние колючие минуты:

это – почерк, это – аэротушканыраскрывают запасные парашюты.

«Памятник взмахнул казацкой саблей…»

Памятник взмахнул казацкой саблей —брызнул свет на сбрую и камзол,огурцы рекламных дирижаблейподнимались в утренний рассол.На сносях кудахтает бульдозер —заскрипел и покачнулся дом,воздух пахнет озером, и осень —стенобитным балует ядром.Дом снесен, старинные хоромы,где паркет от сырости зернист,дом снесен, и в приступе истомы,

яйца почесал бульдозерист.Чувствуя во всем переизбытокпустоты и хамского житья —этот мир, распущенный до ниток,требует не кройки, а шитья.Целый вечер посреди развалинбудущей развалиной брожу,и ущерб, согласен, минимален,сколько будет радостей бомжу.Дом снесли, а погреб позабылизавалить, и этот бомж извлек —город Киев, под покровом пылиспрятанный в стеклянный бутылек.

«Хотел бы я чувствовать, не понимая…»