На краю государевой земли

Была уже середина января, когда Тухачевский двинулся в обратный путь. Вместе с ним Алтын-хан отправил и своих послов на Москву. А провожать их до Киргизской землицы пошли куячники. Через неделю они добрались до кочевий Мерген-ланзы и задержались у него. Лаба тоже поднёс от себя дань государю, одарил и послов, собрался сам и поехал с ними по наказу хана. Хан велел ему взять киргизских князьков в Томск, чтобы они шертовали там государю, как его подданные.

Из улуса Мерген-ланзы Дружинка уехал со своими холопами раньше всех, сразу же, не стал дожидаться, когда соберётся лаба, да ещё намолится на дальнюю дорогу. Дружинка торопился скорее покинуть эту землицу, где его могли обобрать в любое время.

Лаба посмотрел вслед его каравану лошадей, покачал головой: «Худой конь любит впереди бежать!»

Яков от души расхохотался, обнял лабу, с которым в последнее время сдружился. И они опять уединились в юрте, засели пить арзу[75] и беседовать о болячках людей, в чём оба были знатоками.

Они нагнали Дружинку через два дня. Путь до киргиз был не ближний, опасный. Поэтому Дружинка особо и не спешил отрываться от них. Только так — пугал...

Уже подходила к концу зима, и великие снега преградили им путь. И у Дружинки как-то за один день пали разом две лошади. И на ночной стоянке он натурально завыл, сидя у костра прямо на снегу.

Казаки повздыхали, видя, как он убивается, о чём-то поговорили и улеглись спать. А утром Сёмка подошёл к костру подьячего, смущённо помял в руках мохнатки[76] и пробормотал: «Мы тут порешили... Поклажу поделили меж себя и лошадь тебе дадим. В Томском вернёшь».

Дружинка благодарно улыбнулся ему и согласно кивнул головой. И весь этот день он по-приятельски ехал рядом с Сёмкой, расписывал ему всякие небылицы, каких нахватался в Москве от подьячих, ходивших в посольствах в разные страны.

— А вот, Сёмка, жила в земле египетской царица, Клеопатра. Красоты — неписаной! И был у неё цесарь. А у них сын, но мал умер. Цесарь вернулся в Рим, а там его бояре убили!..

— Стало быть, как Расстригу? Это ж надо! И у Маринки тоже был сын? — удивлённо вскинул брови казак, силясь что-то сообразить.

-Да.

— А причём здесь Яков-то? — насторожился Сёмка.

Дружинка неопределённо пожал плечами и вдруг перескочил на иное, спросил его:

— Почему казаки-то за него? — намекая на Якова.

— А нам Лучка говорил, что он тоже был казаком, и за службу его в мугалах с Васькой Тюменцем стал боярским сыном. А за эту службу, и вы-де будете в боярских детях...

Дружинка как-то странно всхлипнул, словно заглотил язык, сунул бороду в рот и прикусил её, чтобы не расхохотаться над простодушными казаками.

А на следующий день Сёмка, едучи рядом с ним и слушая всё те же его рассказы, улучил момент, когда подьячий закрыл рот, заговорил, доверительно наклонившись к нему: «Дружинка, когда мы ходим по посылкам, и что там про меж нас плохое бывает, о том воеводам не сказываем. И про Расстригу умолчим... А тебе бы с Яковом мириться, да статейный свой, против его, не писать бы»...

— Э-э! Вон ты куда! Лживое дело Якова покрыть хотите! Не выйдет! — загорячился Дружинка, обозлившись, что казаки провели его с лошадью. Он натянул повод лошадки, остановился, не желая ехать дальше с казаком.

— Верни коня! — насупил брови Сёмка.

— Сам же сказал — в Томском! Хи-хи! — ехидно хихикнул Дружинка.

Сёмка презрительно сплюнул, проворчал: «Ну и змей же!» — и отъехал от него.

За дорогу до Киргизской земли они потеряли тридцать пять лошадей: всех тех, что были подарены ханом и его матерью. А государевых коней Дружинка загнал под товарами в первую очередь. Подаренные Якову кони попадали в снегах, шуба оказалась ветхая. Жёнку он продал в первом попавшемся улусе, обе девки умерли в дороге. Их одежонку, которая была мала для его девок, он тоже продал, а кота вёз с собой, гадая, куда бы его сбыть. И в Томске он с удовольствием продал его Федьке Пущину, у которого аж загорелись глаза, когда он увидел такого же самого кота макуйли, памятного для него.

* * *

Они застряли в Киргизской землице, у князька Ишея, на целых четыре недели, дожидаясь, когда сойдёт снег.

Тесна и вонюча юрта, но и тепло в ней, а со степи-то, с мороза, кажется даже уютно.

Яков с Лучкой и толмачом сидели и ели мясо в юрте у хозяина улуса, князька Ишея. Старый Номча уже давно умер. Теперь его сын Ишей верховодит вместо него над киргизскими князьками, которых он собрал у себя по случаю приезда послов. Они тоже сидят в юрте, едят со всеми мясо, смотрят на лабу, на Якова, на послов Алтын-хана, Дархана и Урала.