На краю государевой земли

«Хм, для дела поил дьяка!» — подумал он, довольный, что его затраты окупились. Он обычно сразу же знакомился с новым дьяком, появляющимся здесь, в Томске, зная, что дьяки народ слабый на выпивку. Вот и с Андрюшкой также вышло. Дьяк-то, глядишь, при случае что-то подскажет нужное воеводе о тебе.

— С тобой Тюменец и Щепотка поедут, — сообщил Тухачевский. — Ты там, говорил, ни разу не был. Вот и посмотришь, походишь, увидишь, как живёт народ. Не то что здесь, в этом... углу! — беззлобно высказался он об остроге.

В его голосе послышалась тоска по далёкому краю, где когда-то он жил, и куда его, как ссыльного, пока не пускали. Хотя, почитай, все казаки из его посольства едут туда, чтобы получить награды за вот эту службу в «мугалах» под его началом, которую, что лукавить-то, вытянул он один...

— Казну соболиную ещё прихватишь, в Казанском отдашь! — зачем-то нарочито громко сказал дьяк Федьке.

И Федька понял, что и тот имеет на его счёт какие-то свои виды, а уж какие они — ясно.

«Знать, что-то нужно будет протащить через таможню на Обдорах»...

Федька ушёл из разрядной избы вместе с Тухачевским. Они двинулись к острогу, на свои дворы, тихонько переговариваясь о деле, которое случилось в отсутствии Якова, взбудоражив всех жителей не только Томска.

— Когда Гробовецкий-то уехал? — спросил Яков о боярском сыне «литовского» списка, с которым он был в приятельских отношениях.

— Да вот за неделю до твоего прихода! По воде ушёл... Повезло мужику! Князь Никита собрался уже было повесить его! А тут хоп! Указ от государя: отпустить в Москву всю «литву», взятую в плен под Смоленском... Размен вязней[77]!

Яков с сожалением вздохнул.

— Хорошо, что тебя-то здесь не было, — продолжил дальше Федька. — А то клепанул бы кто-нибудь, тот же Дружинка. И что было бы?.. Ты уже слышал, что «литва» задумала тут!.. Тимошка Смольнянин донёс на них. А все знают, что ты-то тоже смольнянин... Ведь поговаривают иные, что «литва» тебе-то недалеко.

Яков манерно поджал губы, слушая его...

А дело это, ставшее известным не только в Томске, началось как. В августе позапрошлого года в Томск прибыла партия пленной «литвы», большая, сто пятьдесят человек. Это были отголоски смоленского похода: литовские, немецкие люди, жиды и черкасы. Их поверстали здесь в пешие и конные казаки, многих посадили на пашню, пахать землю на государя. А вот Михалка Гробовецкий попал в боярские дети и сблизился с Яковом, по службе... Вместе со «староверстанной литвой» их набралось в городе свыше двухсот человек: материал горючий, опасный, шаткий. Вскоре после прибытия в ссылку небольшая группа их стала собираться на дворе Ивана Краснопольского, тоже из «староверстанной литвы». Они сидели по вечерам, пили, вспоминали далёкие родные места и как-то набрели на мысль: не вернуться ли им на родину своей волей. Быстро пришли и к мысли, что это можно сделать, если захватить острог и перебить служилых, а заодно и воевод с дьяками, чтобы не было погони. Поскольку здесь все знали, какова была погоня за тем же Первушкой Шершнем, при побеге его с сообщниками, когда они везли хлеб из Тобольска сюда, в Томск.

— А идти решили конным ходом по степи, мимо Тары. Затем на Волгу. И уже оттуда пробиваться в Литву. Не так как Первушка-то! Тот пошёл по воде и пропал... По доносу Тимошки князь Никита провёл дознание, с палачом. А кто у Стёпки-то Ермолина запирался? Тот выведал заводчиков дела! Да двенадцать человек повесили! Краснопольского тоже! Своего холопа, «литвина» Зиновия, не пожалел князь Никита!..

— Спасибо, Фёдор! — прощаясь у своего двора, пожал Яков руку Федьке, раздумывая о том, о чём только что рассказал ему тот.

Из ворот его двора, встречать его, тут же выскочил пацан лет двенадцати, его старший сын Васька, а за ним выкатился ещё и карапуз. Подбежав к отцу, карапуз уцепился ручонками за его штаны. Яков подхватил его на руки, прижал к себе и пошёл к избе.

Глава 14. Впервые в Москве

На Обдорской таможенной заставе, на пути в Москву, у Федьки взяли ту посылку дьяка, шесть соболей. Опечатав её государевой печатью, дьяк полагал, что на таможне печати снимут и казну заберут у Федьки. И не просчитался он, зная, что таможенники люди дошлые, родной матери не поверят. Так что Федька, бросив таможенникам эту отвлекающую кость, провёз «одинцов» дьяка и князя Никиты и отдал в Москве кому надо. А уж как он их провёз, на то у него были свои тайны, которыми с ним поделился как-то Ефремка, богатый на разные уловки.

В Москве, в Посольском приказе Федька отдал статейные списки, ему велели зайти через несколько дней и отпустили. Не теряя время, он сразу же пошёл в Казанский приказ. Там ему сказали, чтобы он взял грамоты в Томский разряд и невеликую денежную казну, её выпросил князь Никита на ремонт старых городовых башен. Да ещё жаловался князь Никита, что и острог обветшал: как послов-то принимать без урона чести государя. Но в приказе и обрадовали Федьку тем, что он получит свой оклад за прошлый год.