На краю государевой земли

Даже Федьку, привычного к тесным зимовьям в тайге, она удивляла. И он всякий раз останавливался перед ней в раздумье, когда выходил со двора Ермошки, и его взгляд невольно упирался в эту избёнку. И тут же из избёнки обычно выбегала девка, такая видная и ладная из себя, и назойливо зыркала глазами в его сторону, но как бы случайно. И Лучка сразу углядел в этом всё, что надо... А то, что она была девкой, не бабой, Лучка побился бы об заклад. И была что надо, молода, мила, и телом бог не обидел; да и глазки блестят, в них умишко сквозит, не соня, как бывшая Федькина зазноба, Матрёнка. Та тёлкой всегда сонно таращила белки на свет и просыпалась только в баньке, когда Федька начинал шалить с ней, да так, что в каменке голыши позвякивали... И вот в этой-то избёнке жила та девка, жила с вдовицей, её матерью, женщиной и сейчас выглядевшей миловидно. А в молодости, определённо, была недурна, и даже очень, судя по тому, что перешло от неё к дочери: глазастой, белокурой, с маленьким изящным ртом, тёмными чётко очерченными бровями и естественным лёгким румянцем, подчёркивающим породистость.

А её мать, как говорили злые соседские языки, была «вдовицей»... Правда, никто из соседей, ныне живущих с ней рядом, не знал, что эта вдовица была любовницей польского ротмистра, отца девицы, сидевшего в осаде в Кремле, и оставившего вот так свой след тут, на земле гостеприимных московитов. И, слава богу, что не знали... Имя того ротмистра история забыла, забыла его и Мария, как звали вдовицу. А дочь об этом не хотела и знать. Молодости-то всё равно, откуда она родом, где оборвались её корни.

И уж как там подкатился Лучка к вдовице, а он но этому делу был горазд, мужик без смущения: выгонят в дверь — лезет в окошко, хотя и был татарином. К счастью, крещёный... И не первый раз наезжал он сюда, в Москву, знал, что тут и как. Но столковался он с вдовицей, пообещал, что приведёт боярского сына, на которого заглядывается её дочь, приведёт к ним в избушку, как бы на смотрины. Купил он вдовицу, намекнув ей, что Федька не только боярский сын, но уже и воеводил, да и, вообще, такой ещё покажет себя. Будет-де её дочь дворянкой, на то у него особый нюх. И она сама должна это понимать и не мешать счастью дочери. А там, глядишь, и её заберут в Сибирь.

Вдовица ужаснулась: «В Сибирь! Тамжеодни ссыльные!»... Это прочно засело у неё в голове, поскольку и ротмистр её сгинул где-то там же.

Но Лучка успокоил её, сказав, что там есть и другие, и даже баб можно найти, при случае, среди инородок... Ну, про баб он, конечно, зря, вот так прямо-то. Пусть её дочь думает, что она будет там единственной...

— Верочка, ты бы угостила молодцов пирожками, что наготовила сама-то, — подсказала Мария дочери, потерявшейся при гостях; та перегорела, дожидаясь этой минуточки.

Девица бойко забегала по избёнке, проворно собрала угощение. На столе появились горячие пирожки, свежие, только что из печки. Затем она выскочила за дверь, в подклеть, тёмную и прохладную, где хранилось зерно и разные соления. Оттуда она вернулась с большим ковшиком крепкой медовухи, да такой, что Лучка, глотнув, крякнул от удовольствия: «Ай да, хозяюшка!» Однако смотрел он не на девицу. Он не сводил восторженных глаз с вдовицы, с её пышных форм, выпирающих из-под сарафана, когда она, помогая дочери, нарочито двигалась так, чтобы показать всю себя...

Федька покосился на Лучку, на то, как тот голодным котом рыскает глазами за вдовицей. Он уже начал злиться на него. Тот притащился сюда для своего дела, а тут, оказывается, вяжет ему девку... Но нет же, не только вдовицу обхаживает, так он ещё пялится и на девицу, как на свою.

Они сидели с вдовицей, пили медовуху, жевали пироги и похваливали девицу. А та старалась услужить им, то так, то эдак подскакивала к Федьке, слегка задевала его: то рукой, то бедром, в тесной избёнке-то. Но так, чтобы Федька думал, что это из-за тесноты, когда её жаркая рука вдруг касалась его... Да-а, от матери ей передались не только формы, которые обещали развиться и дальше.

И Федька, странно для него, почему-то опьянел от слабой медовухи, а от девицы и подавно. Лучка же с вдовицей как-то отдалились от них, на другой конец избёнки, и там зажурчали разговоры. А девица оказалась рядом с Федькой на лавке. И Федька не нашёл ничего лучшего, как только брякнуть ей, спьяну-то: «Ты поедешь со мной, а?»