На краю государевой земли

— Да за этот. Кроме того, и за следующий. Наперёд выдадим. Князь Никита надумал послать тебя походом в киргизы, — сообщил ему подьячий.

Так Федька походил по приказам, обзавёлся монетами и пошёл гулять по Москве.

Несколько дней он ходил по столице раскрыв рот, как оглушённый. Поразила она его, да и по ногам, по карману ударила: кабаков-то полно, не то что в Томске, где всё под надзором воеводы. Водки высидеть надо — к нему, к воеводе, да ещё поминком ударить надо. А тут заходи в любой кабак и пей сколько влезет. И воеводских глаз рядом нет. Казаки тоже не будут тыкать в лицо: ты-де высиживаешь тайком водку, а почему нам-то нельзя... Государь запретил?.. Так он что, сам-то, не пьёт?..

Федька так и сделал: сунулся в кабак и попался. Что-то ему подлили там в водку, заметив по его роже, что он из дальних мест, вахлак, его-де и обобрать сам бог велел... Очнулся он на улице, в ином каком-то месте. Голова такая, что и не помнит, где находился тот кабак, хоть убей, не помнит... «Что же это за зелье-то такое в московских кабаках!.. Хорошо ещё не уморили насмерть. А то бы никто и не нашёл, прибылого-то, с государевой окраинной земли!»

Схватился он первым делом за гамалейку.

«Цела, тут!» — отлегло у него от сердца.

— Ах — сволочи! — выругался он, когда, сняв её с шеи, обнаружил, что она пуста: вычистили всё, до последней полушки.

«Слава богу, что тут не все деньги-то были!» — мелькнуло у него; и он вспомнил, что предупреждал ведь его Лучка: не брал бы он с собой много денег, если пойдёт в кабак.

«Целковым отделался! — подумал он. — То ж за раз пропил пять пудов хлеба!.. Бочку водки высидел бы! Ух, ты! Так и без штанов оставят!»

Он вспомнил, что отца также учили здесь уму-разуму. Полегчало — не один он, оказывается, такой разиня.

«Ты там по кабакам-то ходи, да камень за пазухой держи!» — говаривал отец, когда, бывало, откровенничал долгими зимними вечерами при свете жирника, попивая свою бражку. Вспоминал отец и про государя Василия Шуйского, которого ему довелось как-то видеть, когда тот шествовал на молебен в Архангельский собор...

Но Москва оказалась на самом деле не такой, как её описывал отец и какой представлял её Федька. Внешне многое было похоже. Но она выглядела суетливой, грязной, по дождю-то совсем непролазной. Больше же всего поразило его то, что она оказалась хитрой, обманчивой. И не поймёшь какая она настоящая-то...

Правда, слушая отца, Федька и не догадывался, да и мысли у него не было такой, что тот плетёт всё это. Тогда как, действительно, отцу ни разу не довелось видеть ни одного царя, хотя и наезжал он в Москву ещё при Годунове, затем и при Расстриге. Неудачник — ну что поделаешь. Это Тренька, счастливчик, видел царя. Повезло же, стервецу. Хотя Иван подозревал, что тот мог соврать. Ну, брякнул, нечистый попутал, а потом духу не хватило отказаться от своих слов... Говорит, царь был.

— А какой?

— Ну что ты пристал! Да не всё равно какой! — обычно отбивался Тренька от приятеля.

— Не разевай рот, деревня! Это тебе не хрен в пятку! — шутил, бывало, и Ефремка, тоже обучившийся где-то тут разным житейским хитростям, пригодившимся ему на бескрайних землях простоватой Руси...

Сходил Федька и к Покровскому собору[78], как советовал отец, и заглянул с его высокой паперти в ров под кремлёвской стеной... Глубина, говорил отец, аж голова идёт кругом! За шапку схватишься!.. Федька тоже заглянул в пропасть. Там, на дне, катился поток мутной грязной воды Неглинки.

«И что батя нашёл в этом? Хм!» — удивился он, навидавшись за свою не так уж и долгую жизнь таких обрывов и пропастей, куда этой-то. Вон хотя бы под Кузнецким острогом. А что говорить о пути в «мугалы», как рассказывал Яков.

А вот отчего Федька ахнул, так это от Кремля. Поразила его и семиверхая башня в стене Белого города, что стояла на углу Покровских ворот. А перед часами над Спасскими воротами он проторчал полдня, слушая как они отбивают час за часом, и ползут, ползут под «солнце» буковки... Вот подползает очередная «зело», часы бьют шесть ударов и замолкают на «цельный» час... И Федька, коротая этот час, побежал по Торговым рядам. Там он долго блуждал по ним, пока не набрёл в старом Москательном ряду, за Варваркой, на то, что его просил купить Тухачевский. Тот записал для памяти на бумажке название какого-то зелья, не то заморского варева для своих лечебных снадобий. Выскочив из рядов у Мытного двора, он глянул издали на часы и побежал обратно туда, чтобы послушать их очередной бой... В тот день он полностью отоварился покупками для дома, для своих родных. Побегал он и в Ирошном ряду, присмотрел и купил несколько сафьяновых кож. Он прикинул, что их можно будет продать на обратном пути в том же Сургуте или Нарыме, выгадать немалую прибыль, а кое-что оставить себе: потачать новые сапоги.