На краю государевой земли

Через неделю, как ему и велели, он явился в Посольский приказ и долго торчал там в коридорчике, пока его не провели в комнатку, где сидели всего два дьяка. И те стали расспрашивать его о чём-то из статейных списков, о чём он ничего и не знал-то. Один из них, с жёлтым лицом, уже в годках, и не малых, седой и лысый, оказался Фёдором Лихачёвым, думным дьяком Посольского приказа. Дьяк, тот, что был поменьше рангом, расспросил его, вывел в коридорчик, строгим голосом сказал ему: «Подожди часок!» — и скрылся за дверью, что вела куда-то в лабиринты приказных палат.

И Федька остался один. Скучая, он стал ходить взад-вперёд по коридорчику, тёмному и грязному, полагая, что дьяк вот-вот придёт. Но время шло, а тот всё не появлялся. Тогда он стал разглядывать стены и потолок коридорчика, провожал взглядом каждого проходящего тут человека. Надоело и это... Он стал вспоминать свои походы, всё по порядку, начиная с того самого, ещё с Васяткой. Сейчас у него уже ничего не шевельнулось в груди. Да-а, забылось... Ну и ладно. Мало ли что было... Вспомнил почему-то Матрёнку...

Дьяк появился только в конце дня, под вечер, и уставился на него: «А ты что — всё ещё здесь!»

Федька чуть не взвыл от такого!.. Повернулся и выскочил из приказа, голодный, злой и усталый, проторчав весь день на ногах в тёмном коридорчике... «Ну-у и московский часок!»

Походил Федька, погулял по Москве, и скучно ему стало. Уж почему — неведомо, но скучно. Деваться-то некуда, кроме как в кабак, где его уже раз обчистили.

Лучка заметил, что Федька стал хандрить, и предложил ему сходить к вдовице, что жила в соседнем дворе, через переулок. А надо сказать, что Лучка Васильев с Васькой Старковым, да ещё трое казаков, ходивших с Яковом в «мугалы», привезли сюда тех самых алтыновых послов. Они выехали из Томска на полмесяца раньше Федьки, но прибыли в Москву на месяц позже, вот только что на днях. Их задержали под Москвой, пока в Посольском приказе не получили статейные списки, а также копии переведённых грамот Алтын-хана и Мерген-ланзы, челобитные того и другого на Огаркова. Вот их-то как раз и привёз Федька. И только ознакомившись со всеми этими документами, в Посольском приказе определили по какому разряду принимать послов Алтын-хана.

И все они, томские, встретились уже здесь. Приезжая сюда, в Москву, они обычно останавливались у хозяина этого двора, Ермошки, в переулке на Тверской. Хозяйка готовила им еду, они платили за стол и за ночлег. Так выходило им дешевле, чем если бы они жили на государевом постоялом дворе, который откупал какой-то купец гостиной сотни. Двор Ермошки находился рядом с маленькой деревянной церковкой святой Ирины, как раз напротив двора князя Григория Константиновича Волконского. Тот умер в прошлом году, как поведал им всё тот же Ермошка, а теперь-де там живёт его сын Иван.

Жили они все в одной избе, для их оравы тесной. Но даже в ней Лучка продолжал разминаться чуть ли не каждый день. Вот и сейчас он присел два раза на полу. Затем он потянулся всем телом, покряхтел, но всё же достал руками пятки. Он, оказывается, наплёл в своё время в Томске дьякам, что он из Барабы. На самом же деле он был отсюда, с Руси, долго скитался со скоморохами, ещё мальцом-татарчонком. И те, выкручивая его и сгибая, заставляли его пролезать в обруч, не цепляясь головой. И ту скоморошью науку он помнил до сих пор. Не для обруча, конечно, делал он это сейчас, а согревал кости, как говорил его бывший хозяин. Эту свою науку он пытался как-то донести и до Федьки. Но тот попробовал раз-другой и бросил. Федька согревал кости по иному...

Вернулись из кабака казаки, ввалились в горницу, нетвёрдо ступая и покачиваясь.

Сёмка Щепотка, громко икнув, запел, трубой: «В кругу молодец гуляет, себе пару выбирает: Лизавету — для совету, а Настасью — для согласью!»...

Гришка Тюменец, ещё молодой мужик, подхватил: «Эх-ха! Холодать, холодать, что-то стало холодать! Нам до Томского по зимнику скакать!»... Он хотел было пройтись по горнице вприсядку, но не совладал с ногами и грохнулся на пол.

Казаки пьяно загоготали.

А Лучка, размявшись, подсел на лавку к Федьке и стал уговаривать его насчёт вдовицы, которая жила в избёнке, что стояла через переулок. Та избёнка была крохотная, похожая на избушку на курьих ножках.