На краю государевой земли

Федька, понимая его, покачал головой, рассказал, что его тоже надували инородцы не раз вот также. Но теперь он учёный, уже не верит никому. Прошло то время, нет уже того Федьки. В каждом встречном он видел теперь только то, насколько можно было обобрать его. Он пришёл к простой истине, что если не обманет он, то непременно обманут его самого... Жизнь как будто раскололась пополам и, вроде бы, сразу стала проще... «Или ты — или тебя!»...

Бекетов помолчал, подвигал машинально саблю в ножнах, глядя на него и ожидая, когда он кончит говорить, и стал рассказывать дальше...

Им грозил на Нерче голод, и он отправил казаков вниз по Шилке, на великую реку Амур: промышлять там хлеб. К тому времени Максимка Урасов, его правая рука, помощник во всех делах, уже давно ушёл с его отписками в обратный путь, до Енисейска, до воеводы Афанасия Пашкова. Тот ждал вестей от него, от Бекетова, собирал рать, запасы и дощаники на дальний путь, в землю Амурскую... Но недолго выдержал Бекетов бессмысленной сидки в пустом острожке. Он бросил его и поплыл тоже вслед за своими казаками, искать Степанова в земле дючеров.

Силькарь-река — узкая, сопровождает путников подолгу крутыми скалами, обрывистыми берегами, как будто от благодушия желает зажать их в своих объятиях. Течением быстрым несёт услужливо она плоты. Нрав добрый у неё, пороги не в её характере, хотя стремнинами пугает часто.

Степанов как раз поднимался со своим войском с низовьем Амура, от устья Шингала[87]. Там, на Шингале, он потерпел неудачу при добыче хлеба: богдойские войска вынудили его уйти оттуда. Тогда он пошёл вверх по Амуру на судах и встретился на реке со служилыми Бекетова. А вскоре к нему пришёл на плотах с казаками и сам атаман. Переговорив, они решили добывать дальше хлеб сообща и встать на зимовку тоже одним лагерем, устроив где-нибудь в крепком месте острожек.

— Ну, об остальном догадываешься сам, — сказал Бекетов Федьке. — Как-то поймали мы одного никанского мужика. Так он в расспросе сказал, что в устье Шингала пришло богдойское войско: великое, тысячи две, крепь ставят, против нас... Ох, а драки тут стоят!.. Но кое-что хлебного всё-таки здесь, на реке, мы сыскали. С тем и зимовали... А дальше знаешь: богдойские сюда подошли, на восемь цветов знамёна!..

— А где Ванька Похабов?

— Опять по Байкалу ходит! — ухмыльнулся с чего-то Бекетов. — Он же из Енисейска-то, от Пашкова, смылся ведь!

— Давайте к делу, — прервал Степанов их толки. — Ты с чем пришёл? — спросил он Федьку. — И где твой наказ?

Федька полез за пазуху, достал изрядно помятую бумажку и протянул её ему.

Степанов взял наказную память, стал медленно читать её вслух по слогам.

Сам Федька читал не лучше Степанова. Отец его, ещё когда Федька был пацаном, вдолбил ему в голову кое-какую грамоту... «Без азбуки ты, Федька, в сотники, или в полковые, не выйдешь!» — наставлял он его... И Федька здорово запомнил это, хотя еле-еле освоил писанину, чего нельзя было сказать о Гриньке. На того он плюнул и не стал тиранить его, как в своё время этим изводил его покойный отец.

Степанов прочёл воеводский наказ и вернул его Федьке.

— Ну что ж, служи на Аргуне-реке, как Лодыжинский отписал! А вот с хлебом... Хм! — замялся он, подтёр ладошкой нос и показал на засохшую корочку на столе, которую они с Бекетовым, похоже, оставили ещё на раз поесть. — Тут сами оголодали. Вон, видишь, что жуём!

— Какой хлеб, Фёдор! Ха-ха-ха! — расхохотался Бекетов, и его твёрдый подбородок растянулся в плоский блин, выдавая натуру уязвимую, а в голубых глазах заскакали искорки. — Сами ходили на Шингал, на хлебные места! И хлеб тот на исходе!.. По Амуру богдойские пожгли деревни, а дючеров и дауров угнали!.. Ярофейка напакостил тут, — стрельнул он взглядом на Онуфрия, оценивая, как тот воспримет это поношение своего бывшего атамана. На что Степанов никак не отреагировал. Как видно, у них на этот счёт злые споры были уже позади. — Всех дючерских по рекам распугал, край запустошил! А где теперь взять хлеб-то?.. Я уже не говорю о ясаке! Хлеб запасаем дракой!

— И вожей дать не могу. Нет их, — снова вступил в разговор Онуфрий.

— Разбежались все, как узнали, что ты идёшь сюда! — обнял Бекетов Федьку, похлопал его по плечу. — A-а!.. Хм!.. Хи-хи!..

Федька не обиделся, но сбросил его руку со своего плеча, усмехнулся.

— Ох, Пётр, Пётр! Ты же заткнёшь самого Уварова за пояс! А куда уж Похабову-то до тебя! — сказал он, намекая на что-то, известное только им двоим.

И Бекетов почему-то засмущался, задвигал руками, не зная, куда их приложить, отошёл от него, собрал в горсть крошки со стола, бросил их в рот, глубоко вздохнул и поперхнулся: «Кха-кха!.. Тьфу ты, не в то горло пошло!»

— Во! Видишь, в два горла жрёт хлеб! — съязвил Степанов. — Как тут напасёшься!

Он встал с лавки, прошёлся по тесной избёнке, остановился подле стола, окинул его равнодушным взором.

— На рыбу нажимай! — посоветовал он Федьке. — И птицу пусть ловят твои казачки... Силками, силками!