На краю государевой земли

Волосы на голове у Васятки зашевелились, встали дыбом, как на том же бубне, а внутри у него всё вскрикнуло: «Нет, нет!» — и сжалось в комочек, такой жалкий, студенистый, и он стал туда-сюда перекатываться...

А кам рассерчал на кого-то, швырнул бубен, и звенящий круг, чиркнув по брёвнам землянки, прилетел назад ему в руки, прямо в руки, и заходил, закрутился вокруг него, как привязанный.

Так продолжалось долго, очень долго... Наконец, кудлатый задёргался, конвульсивно, как подранок, грохнулся на пол, забился на земле и, корчась, стал грызть зубами свои руки, корни, землю... Хватанул он зубами и какую-то большую острую палку, с обожжённым концом: заглотил её, легко, быстро, как змея мышонка. Лишь на губах у него вскипела, запузырилась пена, закапала... Кам икнул, выгнулся: палка выскочила из его рта уже беленькой, чистенькой, гладко оструганной...

Откуда-то появилась девица: голая, тоненькая, бледная и красивая. И память Васятки услужливо подсказала ему всё из того же недавнего прошлого: «Кыс-таш — камень девка!»... А голышка подмигнула ему и пустилась в пляс перед старухой, позади которой из стены землянки торчал огромный, в сажень длиной, череп какого-то не то быка, не то иного зверя, с двумя клыками в добрых пять-шесть пудов весом... В остроге-то служилые говорили, что находят-де их в земле, и там, должно быть, они живут. В тайге-то их никто не видывал, и от инородцев не слыхивал, чтобы такой зверь бродил по земле...

А кам всё так же корчился на полу, хрипел и взвывал. Задёргалась и девица перед старухой. В руке у неё откуда-то появилась стрела с костяным наконечником. И она стала колоть этой стрелой кама, который затихал было уже, и так, что он опять завертелся. Тогда она сунула ему в рот стрелу — торк-торк!.. Всё глубже, глубже... И стрела исчезла у кама во рту, как исчезла там только что палка. А он даже не поперхнулся, только задвигал губами. И на них снова запузырилась пена, с чёрной кровью... Девица подхватила теперь с пола какую-то щепку и сунула её в огонь. Щепка полыхнула смолой, и девица тут же затолкала её в рот каму... Щепка зашипела, покрываясь чёрной кровавой слюной, а по землянке пополз тяжёлый смрадный дух. Старуха шевельнулась, и сразу же девица выхватила щепку изо рта кама, метнулась к Васятке — и хлоп-хлоп!.. Давай этой щепкой мазать по его лицу, норовя сунуть её ему в рот, как только что совала каму. Васятка замотал головой, но девица мазала и мазала: грубо, чем-то отталкивающим, вонючим, ужасно отвратительным, и загоняла его дух назад в его холодное тело... И Васятка, дрожа, залез туда, только чтобы укрыться от этой, какой-то ненормальной. Затем он заколотился головой о лежак, как в припадке. У него, помимо его воли, затряслись руки и ноги, в такт конвульсивным подёргиваниям кама, который корчился тут же на земле подле лежака.

Девица же упала рядом с камом на пол и тоже стала корчиться, всё быстрее и быстрее. Темп нарастал... И вдруг из кама выскочила окровавленная стрела и вошла в неё... И кам, вяло вздрагивая, начал остывать на полу. А девица вскочила на ноги, запрыгнула на лежанку, на Васятку, оседлала его кончики ног и давай толкать стрелу всё выше, выше по ногам Васятки. И он почувствовал, как по нему пошёл огонь, воспламеняя кровь там, где проходила стрела. Нет — две!.. А девица поднималась всё также выше и выше. И когда обе стрелы соединились у него где-то в низу живота, его пронзила острая боль, как будто внутри у него полыхнула смола. Он хотел закричать, но не в силах был даже открыть рот, обмазанный кровавой слюной кама, запечатавшей его, и только замычал. Он попытался спрятаться внутри самого себя от этой, бесстыжей, но там было некуда. Она же затрепетала бёдрами, совсем как та, в той странной и тёмной землянке у старика, танцуя неповторимо всё тот же танец желаний, нанизывая на какой-то невидимой нитке, совсем как шептуха на своей, нечто большее, чем простые узелки... И внутри у Васятки завращалась раскалённая стрела, нестерпимой болью выжигая что-то...

Вот зашевелилась и поднялась старуха, кинула в огонь чёрный блестящий камень, и тот быстро раскалился докрасна.

«Горюч-камень, горюч-камень!» — зазвенело в землянке...

Из очага пополз угарный дух и коснулся кама. Он судорожно выгнулся, окутываясь синеватым дымком. Задвигалась быстрее и девица: и стрела снова поползла выше. И там, где она проходила, тело у Васятки становилось гибким и податливым, словно из него вытаскивали рогатину, на которой он был насажен все эти дни.