На краю государевой земли

В землянке было тепло и тихо. В углу, под топчаном, осмелев, зашуршали мыши. Но сверчок, обычно донимавший их по ночам, молчал.

«Не к добру», — мелькнуло у Васятки.

От набиравшего к ночи силу мороза в тайге затрещали могучие кедры.

И Васятке показалось, что это закряхтела, на что-то жалуясь, та самая несчастная старуха Манак...

Видимо, чуя что-то неладное, за дверью землянки заскулил Апшак.

Васятка зажёг жирник и осмотрел Содойбаша. Тот лежал вытянувшись во весь рост, запрокинув голову с бледным восковым лицом покойника.

«Дрянь дело», — подумал он, торопливо собрался и вышел из землянки.

— Апшак, за мной! — встав на лыжи, приказал он псу и строго взглянул на него, не веря, что тот послушается его.

Но пёс подчинился и пошёл за ним. И Васятка оживился, весело крикнул ему: «А ну, брат, не отставай!» — и размеренным шагом двинулся в сторону перевала, за которым была река, стойбище и Уренчи.

На перевал он забирался долго, зигзагами, и на середине склона упёрся в крутой курумник. Проклиная свою забывчивость, он обошёл его, потерял на это уйму времени и только к полночи был наверху.

Надсадно дыша, он остановился передохнуть.

Сейчас, ночью, на перевале было тревожно и жутко наедине с горами и бездонным небом. Оно тёмным провалом сомкнулось вокруг большого бледного диска луны, скупо освещавшей на земле две крохотные песчинки, человека и собаку, на закованной стужей каменистой поверхности.

Васятка глянул на Апшака, в его тёмные раскосые глаза, вздохнул и пожаловался ему, как своему приятелю:

— Тяжело-то как, а!.. Тебе, поди, тоже не легко? Но надо, дружище. Содойбаш пропадёт... Надо!

И в эту минуту холодное тягостное безмолвие ночи нарушил далёкий волчий вой, а в нём явно слышался злобный вызов всему живому.

Васятка вздрогнул, настороженно прислушался, проворчал: «Вот этого нам только не хватало», — крикнул: «Апшак, пошли!» — и поспешно двинулся с перевала.

Приговаривая про себя: «Я от бабушка ушёл, я от дедушки ушёл, а от тебя, волк, и подавно уйду», — он заскользил накатом вниз на лыжах.

Вскоре он выскочил на поросший редким ельничком склон, ниже которого вдали уже темнела кромка леса.

С перевала снова донёсся волчий вой, но теперь гораздо ближе. И Васятка понял, что серые засекли их, пошли вдогон и теперь быстро достанут.

Нервно заскрипели оттуги на лыжах, и в такт им, набирая темп и стараясь ни о чём не думать, Васятка мерно забубнил про себя: «Вдох-выдох, вдох-выдох!»... Страха перед серыми у него не было. Он знал, что стаи здесь небольшие, из одной семьи, и обычно не нападают на людей... «Да и Апшак двоих серых стоит»...

За его спиной, совсем близко, послышался вой. И он понял, что волки вышли на их след...

Внезапно к нему пришла запоздалая мысль: «На кой лешего они залезли на перевал?»... Но тут же он догадался, что туда их затянули олени, которых они, видимо, преследовали и сами же загнали наверх. А те, должно быть, ушли от них. И он похолодел, когда до него дошло, что за ними идёт голодная, обозлённая неудачной охотой стая: жестокий и опасный противник... Его мысли лихорадочно заметались, сбиваемые нарастающим воем. И он запаниковал, рванул вперёд и не заметил, как накатил на большое серое пятно. Под ним будто кто-то скорбно вздохнул, и снег стал плавно оседать. Пытаясь за что-нибудь ухватиться, он вскинул вверх руки, но в следующее мгновение полетел куда-то вниз и, не успев испугаться, осел в сугроб, зажатый со всех сторон холодными стенками...

Он торопливо ощупал всё вокруг, простонал: «Вот осёл!»

Он догадался, что попал в обычную расщелину между скалами, каких здесь было немало.

Наверху расщелины что-то зашуршало, и ему на голову упал комок снега.

— Апшак, Апшак, это ты?! — окликнул он пса.

Тот негромко заскулил и сразу же смолк, а до него долетел еле слышимый волчий вой.

— Апшак, уходи, уходи! — закричал он, живо представив, какая сейчас разыграется наверху резня, если пёс ввяжется в драку, и зашептал: «Спасайся, дружище, спасайся!»...

В следующее мгновение рядом с расщелиной пронёсся пронзительный вой голодных глоток и сразу же оборвался...

«Ушёл», — мелькнуло у него, он присел на корточки и прислонился к ледяной стенке расщелины. От неё под шубу со спины, потянуло холодом, и он снова встал, зябко передёрнул плечами.

Наверху, приближаясь, опять послышался злобный вой. Но теперь он был с какими-то новыми нотками, словно серые были чем-то оскорблены.

И тут же над расщелиной взвизгнул звериный клубок, раздираемый ненавистью. А в его вое Васятка ясно различил хриплое рычание Апшака...

И он завопил во всё горло: «Апшак, давай, дава-ай!» — запрокинув голову к чёрной дыре, с мерцающими в ней звёздами. Его голос срезонировал в расщелине и улетел куда-то вверх. А он, охваченный с чего-то неистовым желанием рвать и крушить всё вокруг, заметался в тесном пространстве расщелины и бешено замолотил кулаками по ледяным стенкам, как будто собирался разнести их вдребезги.