На краю государевой земли

— Ха-а, Апша-ак, — тихо прошептал он, увидев прямо перед собой пса, мёртвой хваткой вцепившегося в ленту.

По окостеневшему от напряжения телу волной прокатилась нежность к этому удивительному псу... Приятная усталость разжала ему руки, нога соскользнула со ступеньки и, слабо сопротивляясь чему-то, что уже неотвратимо влекло его вниз, он взмахнул руками, ещё пытаясь ухватиться за голые стенки... Затем он перевернулся и полетел вниз головой, выставив, как пловец, вперёд руки. Тяжёлое тело ударилось о дно расщелины, и он, сминаясь гармошкой, осел грудью на судорожно сжимаемый в кулаке нож...

Апшак понял, что произошло с малым, сел на краю расщелины, высоко задрал вверх голову, и над горами вновь полилась всё та же печальная песня.

Глава 6. Тоян

Прошёл год. В Томске мало что изменилось. Вот разве что появилась другая метла: новый воевода, князь Иван Фёдорович Шаховской, а с ним второй воевода Максим Радилов.

Иван Пущин сильно сдал за этот год, постарел. Слабеть он начал быстро, после того как пропал Васятка. Скучно ему стало жить: некому было передать узнанное, накопленное опытом, тяжким трудом... Федька — тот и на полушку не ценит его.

— Что ты? Сотника только и выслужил! — бросил тот как-то ему. — Даже не голова. Не можешь, батя, не можешь! Вон, Харламов похирее тебя, а уже головой стал! В Кузнецком воеводил!.. Может, ещё пойдёт туда! Его Гришка говорит!

— Ну, мало ли что говорят!

Слова сына больно ударили его: дыхание сдавило, за грудь схватился, опёрся рукой о стол, чтобы не упасть, побледнел...

Дарья, заметив это, подскочила к Федьке и со всего размаху влепила ему оплеуху так, что у того зазвенело в ушах.

— А ну пошёл отсюда! — сорвалась она на крик. — Стервец, ещё молокосос, а всё туда же — на отца! Чтоб твои дети платили тебе тем же!

«Вот так и живём!» — с тоской подумал Иван, наблюдая за скандалом в избе, чувствуя себя разбитым ещё и из-за иного: по Важенке только-только справили сорочины... И чего-то стало не хватать в жизни... «Катерина зачахла... Ой-ой! Что стало с бабой!.. И Зойка?»

Он вздохнул, вспомнив свои былые задумки: женить Васятку на девке, что глянулась ему, и была бы добрая сноха.

«Кости да кожа остались за год, как пропал малый. Ан едва стала оправляться — как бац! и нет отца!»...

На Ильин день на воеводский двор к князю Ивану Фёдоровичу притащился троицкий поп Андрей.

— У Тояна на дворе шаманщик живёт! Филарету отпишу! — с порога закричал он, намереваясь припугнуть Шаховского немилостью патриарха — отца государя.

Знал отец Андрей, что князь Иван Фёдорович хорошо представляет, что будет, если его кляуза дойдёт до патриарха. Тогда хоть не появляйся на Москве.

«В бега, к тунгусам, или в мугалы, не то к бухарцам! Крестись в бусурманство, только там и спрячешься!» — вспомнил Шаховской недобрый нрав старого Филарета, когда-то слывшего щёголем по всей Москве Фёдора Никитича Романова-Юрьева, а вот сейчас патриарха всея Руси...

— И камень-де, сказывают, у него есть: дождь вызывает. Как-де бросит в воду — так и хлынет проливной. Рожь погубит, окаянный! — подлил масла в огонь и Радилов.

— Сатанинское дело, сатанинское! — подхватил отец Андрей. — Филарету отпишу!..

— Да я, батюшка, разве что говорю, — поморщился, как от зубной боли, Шаховской и тут же велел казаку Митрошке сбегать за сотником.

Пущин пришёл быстро, раздосадованный на попа, что тот оторвал его от дела; по дороге-то Митрошка всё выложил ему.

— Иван, давай съезди с батюшкой к Тояну. В его городище, — подкатился Шаховской к нему. — Проверь, есть ли там шаманщик, как доносят его же люди.

— Ты, князь Иван, ещё и сомневаешься?! — засуетился батюшка, подозрительно всмотрелся в воеводу. — Он веру принял, хрещёный! А тут, тут!.. — не нашёлся он что сказать, от припадка недовольства. — С шаманщиков, с бубна, вели подать брать! Сами палить станут!

— Ну-у, батюшка, ты уж скажешь! — от удивления развёл руками Шаховской. — Ладно, идите! — не выдержал он его нытья.

— Идите... идите... хрещёный!.. — выскочил отец Андрей из воеводской.

Пущин и Митрошка вышли во двор и не спешно двинулись к Водяным воротам вслед за попом, который запылил впереди них, подметая Длинными полами рясы дорогу.

Отец Андрей был не так уж и стар, но со спины было заметно, что он сильно сутулится. Видимо, его раньше времени согнула к земле тяжесть бремени, которое он сам же взвалил на себя. Он ревниво следил за своей паствой, числом-то великой, а в церковь глянешь — и прослезишься...

На службе-то все были бабы да девки. Они тянут с собой и ребят, тех, что помельче. А чуть подрастёт — тут же забывает о церкви...

«Что за проклятущий народишко?.. А что делают по улусам-то, с инородками, нехрещёными!.. Тьфу ты!.. Срамота!..»

На берегу реки они, присмотрев, столкнули в воду чью-то лодку.

— Садись, батюшка, — пригласил Пущин отца Андрея, придерживая лодку за борта, чтобы она не сыграла.

Батюшка задрал по-бабьи рясу, залез в лодку и сел на узенькую дощечку.

Пущин столкнул лодку с мелководья, запрыгнул в неё и взялся за весло, как и Митрошка, устроившийся впереди на носу лодки.