На краю государевой земли

Лодка завихляла, выскочила на быстрину и ходко пошла под сильными ударами вёсел.

Отец же Андрей как ухватился обеими руками за борта лодки, так и замер, прилип к сидению, побледнел. Полуседая длинная борода у него вся размочалилась, не то от страха, не то от зноя над блестевшей под солнцем рекой, брызгавшей во все стороны отражёнными лучами.

«Ишь, как потрёпанный воробей!.. А здорово — похож! Хм!» — подумал Пущин, стал молча и зло посмеиваться про себя над ним, недовольный, что тот втянул его в эту церковную склоку с Тояном.

— Ты что, батюшка, онемел-то зараз? — иронически спросил он его. — Тут мелко, не утонешь... Да и Господь Бог поможет тебе. Не позволит же Он, чтобы Его единственный мученик в этой землице канул на дно!

— Не богохульствуй! — взвизгнул отец Андрей, весь задрожал, когда их подхватило и понесло сильное течение резко вниз и вбок, а сотник с казаком интенсивнее забили по воде вёслами.

— Да ты, кажется, и плавать-то не умеешь? — продолжал Пущин донимать его, отыгрываясь на всю катушку за украденный у него день: на дворе-то работа залегла. Уж как с ней управиться, когда Васятки-то нет...

«Хм! Опять!» — мотнул он головой, отгоняя мысли о малом, которые часто сами собой посещали его.

Они пересекли реку. Лодка уткнулась в песчаную отмель, и отец Андрей выпрыгнул за борт как ошпаренный. Тут он угодил в какую-то яму, охнул, запутался в своей длинной, промокшей рясе и чуть было не грохнулся в воду. С шумом и брызгами, как добрый вороной конь, он вынесся на песчаную косу и только там облегчённо вздохнул. Бросив подол рясы, он разгладил её, охорашиваясь, что иная девка перед смотринами.

Пущин не удержался и расхохотался над ним. Засмеялся и Митрошка. Отец Андрей, оправившись от страха, тоже хихикнул.

— Ладно, сотник, пошли! — заторопился он, опять приняв осанистый вид.

Городок Тояна стоял на высоком мысу, покрытом сосновым лесом.

С высоты этого мыса открывался красивый вид на широкую пойменную долину реки с многочисленными озерками, богатыми рыбой. А за городком, дальше от реки, начиналась тайга, и в ней было полно всякой дичи, грибов, ягод и ореха. Стоял он довольно далеко от реки, и Пущин со спутниками изрядно попотели, пока дотащились до него.

Тояна они застали у себя. Князец жил на дворе, который здорово походил на воеводский. Он отстроил его на русский манер, после того как поставили Томский городок. Себе он срубил добротную избу, поделал иные постройки, для своих дворовых. Их у него оказалось не так уж и много. И для припасов было срублено что-то подобное амбару, а подле него стоял сарай для лошадей.

— A-а, Андрейка! — расплылся улыбкой Тоян и пошёл навстречу батюшке, раскинув руки, чтобы обнять его, когда гости заявились к нему на двор.

— Изыти, сатана! — ухватил батюшка с груди крест и вскинул его перед князцом, обескураженный его простодушием.

Но Тоян как будто не слышал его, лез к нему целоваться.

Батюшку обдало волной сивушного перегара, и он поморщился, замахал руками.

— Ох, нализался-то! Грех сегодня пить! Поститься надо, забыть о скоромном! А уж тем паче — питие-то сатанинское!

Пущин усмехнулся над непритворным возмущением батюшки. Тот обычно забывает, каким на службу приходит сам-то. Порой не появляется и вовсе, в запойные дни. И тогда службу правит дьячок Нехорошка.

Батюшка ясно видел в мире зло, но только в других, и с ним усердно сражался, размахивая крестом...

— Изуитствуешь! Шаманщиков завёл! Нехристь! — накинулся он на князца.

— Андрейка, пошто обижаешь? — уставился тот на него, искренне не понимая, за что он честит его. — Моя ходит к твоя в церкву! Николу твоего любит! И тебя любит тоже, как Николу!

— Не богохульствуй, язычник! — вскипел ещё сильнее отец Андрей. — Патриарху донесу! Отлучу! Прокляну! — зашёлся он в крике и закашлялся.

— Батюшка, ты пугни его воеводой, Шаховским, — тихо подсказал ему Пущин.

Патриарха Тонн боялся так же, как Николы: и тот и другой были где-то далеко. А вот воевода был тут, рядом, он может взвинтить ясак, замучит поминками. А где их взять?.. Соболей-то убавилось в тайге, здорово убавилось. Отчего бы?.. С воеводой лучше жить в мире. Да и про Николу он зря сболтнул. Должно быть, тот очень уж сердитый, раз батюшка становится всякий раз сам не свой. Как только вспомнит его, тут же пугает патриархом. А что им пугать-то. Его Тоян не видел, не знает каков. Может быть, и страшен, раз батюшка как что, так сразу напускает на всех его курмесов...

— Выдавай шаманщика! — потребовал батюшка. — В сей момент клади сюда!.. Подать с бубна драть буду — сам запалишь!

Тоян уставился на него, соображая, что от него хочет Никола, который заведует отцом Андреем. Зачем ему шаман?.. Тот живёт смирно, тихо, воеводу побаивается...

— Тоян, — обратился к нему Пущин, — батюшка велит выдать шамана. Он живёт у тебя на дворе, водится с идолами, стучит в бубен. А ведь ты его окрестил! Не так ли?

— Цо-цо-цо! — зацокал языком князец, наконец-то, поняв из-за чего это отец Андрей накинулся на него. — Айтуган карош, очень карош! Он Николе верит, а сердце у него Ульгень забрал...