На краю государевой земли

Васька Свияжин был мужиком обстоятельным, толковым. Такого на мякине не проведёшь. Да и Тарлав это знает... И усадил он его и его казаков на то же место, где недавно сидел Аблайгирим. И снова гостей стала обхаживать и потчевать красавица Аначак. От сытой еды, пьянящей кумысовой арачки и вида сладкой девки Васька расчувствовался. Он сидел, ел, пил и лишь поддакивал мурзе, хитрому мурзе. Казаки тоже разомлели и с красными рожами глазели как льстивой лисицей, покачивая бёдрами, мягко, скользит по юрте красавица Аначак...

От мурзы Васька уехал уверенный, что это свой человек: государю не изменял и не изменит. А что Бурлак там говорит — то-де напраслина. Завидует он, что у Тарлава много скота и есть красавица жена, юная дочь Абака.

Но только отъехали томские служилые от Тарлава, как там началась суматоха. Улусники стали спешно сворачивать юрты. Погнали гонцы по дальним пастбищам, собирать стада, всем подниматься и уходить из этих мест, пока ещё можно было уйти. Нападёт салтан на московитов, и те непременно придут сюда по его следам. А вот этого мурза не хотел. Он знал, что их вогненный бой положит немало его скота, да и людей тоже, из-за этого глупого салтана. Тот совсем лишился головы, мотаясь бездомным по степи, стал очень злым. Не к добру это. Уходить, уходить на другой берег Оби, на землю, на пастбища Абака, под его защиту.

* * *

Покинув становище мурзы, Аблайгирим направился со своими нукерами вниз по Оби. И там, в степи, он встретился с Куладой, двоюродным братом Кара-Хулы. Тот привёл с собой ещё воинов. И они вместе двинулись на Барабу, намереваясь и там тоже набрать воинов. И уже оттуда решили они пойти на Чатский городок, на городок Бурлака и Кызлана, недругов Тарлава. Те обычно доносят обо всём в Томск. Вот и сейчас в том городке сидят казаки, присланы воеводой. Да и хотел Аблайгирим отвести подозрение от Тарлава о сговоре с ним.

С ходу взять Чатский городок им не удалось. Их отпихнули залпами из самопалов казаки, осыпало и стрелами из-за частокола. Тогда они обложили его со всех сторон, но не стали подходить близко, ожидали ещё отряды чёрных калмыков, за которыми послал гонцов Кулада.

Стоял уже конец октября. В степи, сырой и пожелтевшей, сильно дождило. Неделя промелькнула быстро. И тут к городку подошли на помощь ещё казаки и стрельцы из Томска.

— Воевода, князь Пронский послал! Своего советчика, Якова Тухачевского, московского боярского сына! — донесли Аблайгириму его лазутчики из чатских.

И Аблайгирим отошёл от городка, затем ушёл на озеро Язымык. Там у него было старое, надёжное и неизвестное лишним людям убежище. Там можно было отдохнуть, собраться с силами. А через три недели он снова выступил из своего становища и пошёл через Барабу прямо на устье Томи.

Было уже начало декабря, когда они вышли к речке Бакса, что впадала в Шегарку. На Шегарке-реке болота, камыш, редколесье, места открытие, с маленькими осиновыми и берёзовыми околками. Всё сковано морозом, и конь идёт везде, где может ступить нога человека.

От устья Баксы отряд двинулся вниз по Шегарке, на улус Наргала. Сухой и рыхлый снег слегка пенился под копытами коней, и они шли ходко...

Аблайгирим задремал, покачиваясь в седле и изредка поднимая отяжелевшие веки, чтобы глянуть туда, где скрылись за осиновым околком идущие дозором калмыки... Он, казалось, прикрыл всего на одно мгновение глаза... Как тут же его вскинули в седле звуки выстрелов из самопалов... И он увидел как из-за осинового околка, загораживающего дорогу на реку, выскочили дозорные и, нахлёстывая нагайками лошадок, понеслись навстречу ему.

Кучук подскакал к нему первым и махнул рукой куда-то за лесок.

— Ата, московиты — вон там!

Вслед за ним подлетел Чирючей, затянул удила бахмату, оскалился:

— Аблай, ударить надо по ним! Всего десяток!

Аблайгирим понял его, подал знак нукерам, коротко бросил: «За мной!» — и пустил своего аргамака впереди всех.

И всадники завыли по-дикому, настраиваясь на атаку. Они вынеслась цепью за околок, полагая увидеть там небольшую кучку пеших казаков. Но перед ними!.. «О-о, аллах! Откуда они-то здесь?!»... Перед ними оказалось не менее полусотни стрельцов и казаков. Они стояли и, было заметно, ждали вот этого их наскока: готовые, с самопалами в руках.

Залп полусотни самопалов смел одним махом с коней десятка два нукеров. Визг и ржание коней, крики и выстрелы — всё смешалось в один сплошной клубок живого. Барабинцы и орчаки повернули сразу же. За ними повернули калмыки и телеуты. И все они понеслись от околка, а вслед им гремели выстрелы из самопалов.

Аблайгирим наддал своему аргамаку в бока и, прикрываемый ясаулами, тоже поскакал от этого проклятого околка. И всё время оборачивался и оборачивался он назад. Вот только сейчас, уже запоздало, он догадался, что казаки спрятали за лесом коней и теперь пошли вдогон. И видел, опять видел он, как падают и падают раненые кони вместе с седоками, его воинами. А те, кто ещё был в силах, бросают подбитых коней и всё, что было навьючено к сёдлам запасных, только чтобы вынесли они.