«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Лев собрался, напружинился и, крепко обхватив обеими руками микрофон, начал бесцветным голосом говорить вялые банальности. Закончил он выражением надежды на светлое будущее: мол, было бы хорошо, чтобы такие выставки стали впредь явлением постоянным и, если хотите, вполне заурядным.

Затем слово попросил некто Роднинский – человек со стороны, приглашенный кем-то из художников. Роднинский – «репатриант-интеллектуал», не так давно вернувшийся на любимую Родину «оттуда» – из зачарованной неизвестности, не совсем, впрочем, понятно для чего и почему, был хорошо известен в кругах московского андеграунда как горячий поклонник нового искусства.

Взволнованный почти что до слез, он долго витийствовал на тему «Святое искусство: его цели и задачи». Звучали призывы о необходимости творческого эксперимента, напоминания о традиции подвижничества в русском искусстве, о братьях Третьяковых, Морозове и Щукине… Особый упор делался на то, что очень важно во время помочь художнику донести его творчество до сознания широких народных масс.

Тов. Пушкин многое принял непосредственно на свой личный счет и был очень доволен этим выступлением, примеряясь во глубине души к роли нового Третьякова.

На этом собственно торжественная часть и завершилась.

Народ набился в залах: вздыхали, охали, расспрашивали, восхищались, удивлялись, спорили… Васиным «Монастырем», конечно же, восторгались: и снежинками, и золотыми куполами, и отдельными типажами из «толпы», в коих подчас усматривали сходство с близкими знакомыми. Осторожно осведомлялись: «А нельзя ли купить?» Вася метался среди публики, жадно вслушивался в разговоры, и хотя старался на этот раз особенно «не высовываться», иногда не выдерживал и свои картины разъяснял.

«Я придумал, прежде чем изобразить сам монастырь, я всегда начинаю с угловых башен, потом надвратной церкви и уже потом делаю стены, а затем внутренние постройки. Так вот я попробовал раз-другой начать не с монастыря, а с очень старых деревьев-гигантов разной породы. Стал начинать чернеющие в полутьме деревья с мельчайших веточек, соединяя их в сучки, сучки в сучья, сучья в суки толщиной в руку, а толстые суки в ответвления стволов и, наконец, последние в толстенный ствол. Моя бывшая жена деревья мазюкала одной неопределенной породы. Так нельзя! На деревьях всегда гнезда грачей и тучи ворон».

(Из письма В.Я. Ситникова)

Под конец все скопом – и художники, и устроители, и зрители почувствовали себя утомленными и довольные друг другом стали расходиться по домам. Мероприятие явно удалось.

Сейчас, по прошествии многих лет, всматриваясь в скептическую мину на лице Немухина, сопоставляя отдельные детали из истории о «моей» выставке с другими, не менее колоритными сюжетами на ту же тему, я вдруг осознал, что такие тертые ребята, как Оскар Рабин, Лев Кропивницкий, Ситников, Брусиловский, или же Миша Гробман, попросту не верили в возможность самого вернисажа. Те из них, кто решился таки поучаствовать в этой затее, хотели сделать «разведку боем» и посмотреть, что из нее выйдет. Они все время напряженно ждали: начальство вот-вот сообразит, что к чему, и выставку в миг прикроют, хотя виду и не выказывали. Но случилось чудо, ничего подобного не произошло – по крайней мере, в начале.

А вот на выставке, что полгода спустя организовал Александр Глезер в клубе «Энергия» на шоссе Энтузиастов, и где в основном та же «Лианозовская группа» представлена была, события совсем по другому развивались. Там, в самом начале, когда народ еще только подходил, чувствовалась опасливая напряженность. Художники дергались, как на иголках. Среди них мелькал багроволицый от волнения поэт Борис Слуцкий, который, переживая за друзей, то и дело принимал «во внутрь». Рабин остервенело сосал одну папиросу за другой, нервно щурился, и на мои поздравления ответил с невеселым смешком, словно заведомо знал, что ничего хорошего можно и не ждать:

– Не спеши поздравлять, еще открыться надо, а там уж поглядим.

Потом, когда Евгений Евтушенко прибыл, в лисьей шубе до полу и со свитой, а вслед за ним Вася Ситников – в тулупе и с прибауточками, и с ними множество другого, самого разного и пестрого народу, главным образом, иностранцев, то напряжение заметно спало. Казалось уже, что прошла туча стороной. Ну, что может случиться, когда тут столько знаменитостей да дипломатов понаехало? Побоятся «они», не станут связываться.