На Земле и в космосе

Впрочем, к концу повести выясняется, что эксперимент над несчастными был еще более жесток, чем это представлялось сначала. Оказывается, на самом деле никакого полета не было, ракета оставалась на Земле, но обитатели корабля об этом не знали, они и вправду думали, что совершают подвиг ради инте­ресов человечества, только эта мысль и давала им силы жить. А понадобилась эта комедия для предварительной проверки — как, мол, будет вести себя экипаж, выдюжит ли. Дабы ничего не упустить для науки из поведения этих подопытных кроли­ков, по всему кораблю, в том числе в каютах, были даже установлены незаметные глазки телекамер! Вообще все проду­мано. У заключенных — как их иначе назовешь — есть возмож­ность при желании покончить жизнь самоубийством — в гудя­щем пламени реактора. В действительности нет ни пламени, ни реактора: человека, пережившего предсмертные муки и бро­сившегося вниз головой, встречают нежные руки эксперимен­таторов. Кое-кто даже остается в живых. Но как понять, что оставшиеся в живых смиряются, не кричат, не стреляют в этих мерзавцев? А сам автор — он тоже никого не осуждает?

Но, скажут, какая великая цель! Подготовка первой звезд­ной экспедиции! Надо ли повторять, что нет благородных целей, которые оправдывали бы антигуманные средства. И если действительно их нельзя достичь без этих жестоких экспери­ментов, значит, надо поставить под сомнение саму цель. Зна­чит, полеты к звездам человечеству не нужны или, по крайней мере, преждевременны. Вероятно (в фантастике все вероятно), можно представить себе ситуацию, когда даже полет со сме­няющимися поколениями станет необходимостью. Я не знаю, как будущие поколения решат этот вопрос, но, конечно, не таким путем.

* * *

На столь любимую читателем юмористическую фантастику год был неурожаен, впрочем, она дефицитна всегда. Заслужи­вают быть отмеченными два рассказа.

Это, прежде всего, «Эффект Брумма» Александра Житин- ского из сборника «Незримый мост». Правда, доказать сущест­вование этого самого эффекта Брумма, то есть получение элек­троэнергии из обыкновенной подковы, герои рассказа, кажется, все ж таки не смогли, но юмористического эффекта автор, бес­спорно, добился. Рассказ изобилует множеством тонких наблю­дений, и не только юмористических, но и действительно смешных.

Поначалу кажется, что в лице доморощенного изобретателя и рационализатора Василия Фомича Смирного автор задумал изобразить распространенный тип, грубовато именуемый в ре­дакциях научно-популярных изданий «чайником», но в какой-то момент мы ощущаем, что замысел у А. Житинского иной. Ведь под влиянием душевного энтузиазма Фомича, его бескорыст­ной преданности науке пересматривает свои жизненные пози­ции рассказчик — молодой научный сотрудник одного НИИ, начинающий циник, уже все, как ему кажется, повидавший в жизни. Часто приходится с сожалением убеждаться, что харак­теры героев в нашей научной фантастике являют собой вели­чину, близкую к нулю; в рассказе А. Житинского есть не только характеры, но рост, изменение личности в ходе повество­вания, а это уже и вовсе редкость, прямо как появление вы­сокотемпературной плазмы в трубе обычной деревенской печки.

С «чайником», но уже, можно сказать, настоящим мы по­встречаемся и в рассказе Вадима Шефнера «Курфюрст Кур­ляндии», вошедшем в его сборник «Имя для птицы». В. Шефнер создает в своих ни на что не похожих рассказах особый фанта­стический, даже сказочный мир, в котором могут приземляться инопланетяне или в мгновение ока возникать подземные двор­цы, но этот мир теснейшим образом связан с повседневным, реальнейшим бытом; наверное, только у него находятся дачни­ки, которые идут встречать космических пришельцев с пол­литровкой. Ленинградский поэт любит знакомить нас с чудака­ми, немножко не от мира сего, которых не хотят или не могут понять их не в меру прагматичные сослуживцы или соквартирцы. Мы можем встретить в повестях В. Шефнера различные варианты этого чудака, начиная с безупречных, образцово-показательных, вроде героя рассказа «Скромный гений». А та­кой «курфюрст», как Н. Д. Непарный, посвятивший свою жизнь выведению породы четвероногих кур, способен своим фанатиз­мом доставить окружающим немало неприятных минут. Им можно возмущаться, над ним можно смеяться, его можно жа­леть — писатель делает и то, и другое, и третье, в результате у нас возникает весьма неоднозначное отношение к персонажу, несмотря на полнейшую нелепость всех его действий.