Наблюдатель

– Я просто не создана для отношений. Ты бы понял, если бы в твоей личной жизни царил такой же раздрай, как в моей.

– Да что ты знаешь? Моя личная жизнь вообще сплошная катастрофа.

– Святая правда, – с жаром подтвердила Кларисса.

– Я как магнит для всяких психических – наверное, все самые жуткие гарпии в Хакни хоть раз со мной переспали.

– Гарпии, значит, замечательно!

– Ой, Кларисса, брось ты изображать из себя борца за справедливость! Забыла Ванессу?

– Ну, чувак, а чего ты хотел от девушки, которая устраивает перформанс из собственной менструальной крови? – вздохнул Люк.

– Зато она была прикольная, – шепнула мне Кларисса.

– Вот почему я стараюсь избегать общения почти со всеми девушками, с которыми сплю, – заметил Люк (Кларисса закатила глаза). – Зрелище не из приятных!

* * *

– Лия. Лия!

Снова я была где-то на грани между сном и явью, но шепот, доносившийся из-за двери моей спальни, определенно принадлежал Лоуренсу. Я завернулась в простыню, словно в импровизированную тогу, поплелась к двери и выглянула. В коридоре и в самом деле стоял он, смотрел на меня дикими глазами.

– Который час? – зевнула я.

– Полпятого. Я везу малыша Люки в аэропорт. Едем с нами?

– Пять утра? Что, уже понедельник?

– Ладно тебе, не будь такой скучной! Устроим себе приключение.

Я смиренно вздохнула, и он одарил меня своей фирменной, по-мальчишески наглой ухмылкой.

– Давай, принцесса Лея, «Тысячелетний сокол» без тебя не взлетит. Люк, естественно, Чуи, – добавил он, видя, что я вот-вот дам слабину.

– Естественно, – фыркнула я.

– Если не поедешь – чем тебе еще сегодня заниматься?

– Работать. На твоего отца.

Он взял меня за руку.

– Да отец и не заметит твоего отсутствия: он уже слишком хорошо вжился в роль Джека Торранса[144].

Такое пренебрежительное отношение к душевному состоянию отца с его стороны было отвратительно и в то же время действовало на меня как сверхмощный магнит, и, как при первой встрече с его сестрой в Париже, я чувствовала, что не в силах противостоять и могу лишь слепо повиноваться. Приняв мое молчание за согласие, он расплылся в довольной улыбке и принялся вполголоса напевать: «Marseille, Marseille, Marseille. Soleil, soleil, soleil. Un petit holiday…»[145]

Я зажала ему рот ладонью, и глаза у него блеснули.

Люк развалился на заднем сиденье, приоткрыв рот и сонно прикрыв глаза.

– Сидит тут уже с час, – пояснил мне Лоуренс. – Боялся, что если отправится в постель, то не встанет, – поэтому не стал ложиться.

– Ты-то хоть поспал? – спросила я – и вздрогнула, когда он поймал мой взгляд, изучающий его усталое лицо.

– Да так, – отозвался он, дергая тугую ручку дверцы водителя. – Вздремнул чуток.

Я, последовав его примеру, уселась на место пассажира, стараясь не слишком шуметь. Моих обнаженных ног коснулась потертая синтетическая ткань кресла. Машина чуть просела под тяжестью нашего веса, и Люк всхрапнул.

– Он… – шепотом начала я.

– О, за него не беспокойся! – хмыкнул Ларри, любовно похлопывая Люка по голой лодыжке. – Если уж отключился – то хоть из пушки пали, хоть атомную войну разверни, не проснется. Тут у него талант! – он посмотрел мне в глаза: – Так что до самого аэропорта – только ты и я.

Я не ожидала, что рядом с водителем мне будет так неловко. Спешно хватая вещи и брызгая в лицо холодной водой, я представляла, как свернусь калачиком на заднем сиденье, как делала все свое отрочество, когда сворачивала самокрутки для старшей сестры и ее подружек на борту тюнингованных «ниссанов-микра», испытывая одновременно раздражение и облегчение от того, что видеть меня можно только через зеркало заднего вида. Теперь мы оказались в непосредственной близости друг от друга, и пространства между сиденьями едва хватало, чтобы сдержать чувство, которое, если верны были мои подозрения, испытывали оба. Я старалась не обращать внимания на вздувшиеся сухожилия его руки, когда он повернул ключ в зажигании. Тронув машину с места, он вновь вполголоса запел: «Marseille, Marseille, Marseille. Soleil, soleil, soleil…» Втянув щеки, вцепился обеими руками в руль, глядя в лобовое стекло, а не на меня.

– Включим музыку? – спросил Лоуренс, когда мы выехали на шоссе. Вокруг простиралась долина, окрашенная в сочно-синие рассветные тона позднего лета, чуть подернутая дымкой. Голубые оливковые рощи, чернильно-ультрамариновая лента дороги, сиреневые силуэты кипарисов. По его точеному профилю плясали тени, глаза сосредоточенно уставились вперед.

– А Чуи не разбудим?