Наблюдатель

– Надо, – подхватила я, с радостью изображая понимание.

– А чем еще сегодня займемся? – спросил он, переливая пастис в американо. Я поморщилась.

– Возьмем велики напрокат. Посидим на террасе, позагораем.

– Я хочу сардины и панисс[147], – заявил он.

– Это можно.

Он вдруг схватил мою ногу и укусил за большой палец. Я взвизгнула, и мизогин-официант испепелил меня взглядом.

– Хм-м, – протянул Ларри. – А на вкус ты как пастис!

* * *

День раскрывался перед нами во всей своей красоте, словно молодая птица, расправляющая крылья. Мы поднялись к Старому городу, в квартал Панье (чувствуя, что обязаны это сделать) – он оказался предсказуемо живописным и заполоненным лавандой. Потом спустились обратно в порт, угостились сардинами в кляре, сбрызнутыми лимонным соком. Ларри изображал окружавших нас чаек, придумывая каждой из них характер, прошлое и интригующую тайну. Наверное, он уже был пьян – да и я от него не отставала. Чтобы проверить его реакцию, я принялась бессовестно флиртовать с официантом – но он, конечно, был невозмутим.

Потом взяли напрокат велосипеды и отправились вдоль береговой линии к Валлон-дез-Офф. Галечные пляжи, заполненные дряблыми стариками и резвящимися, красующимися местными. Яркие жилеты спасателей. Почти ар-деко, без малого Ривьера, пляжные кафе с вялыми официантами, выгоревшими на солнце шезлонгами и искрящимися коктейлями. Морские волны – сплошь лазурит, хрусталь и пена – разбиваются о щербатый берег. Старая рыбацкая деревня с извилистыми улочками и проездами, уходящими прямо в море. Мы немного посидели на камнях, обдаваемые брызгами, которые, впрочем, не мешали нам наслаждаться моментом. Найдя относительно ровный участок, мы устроились позагорать под жарким послеполуденным солнцем и провалялись так несколько часов – в медленно пульсирующем ритме полуприкрытых глаз, недвижимого поклонения солнцу и неспешных, ленивых разговоров. Время от времени, так же в полусне, мы погружались в воду. Когда наконец, словно дивный цветок, раскрылся и окутал все золотистой пыльцой ранний вечер, мы вновь выехали на величественную прибрежную дорогу.

– Теперь – спускаемся, – сказал Ларри, отстегивая свой велосипед.

Снова – все оттенки голубого и синего. Уютные виллы, утопающие в зелени кустарников.

Снова – порт, за ним – Канебьер, потом на северо-восток, мимо сенегальских и тунисских лавочек (огромные мешки со специями, кукурузные початки, плетеные корзины и глиняные горшки), к Ла-Плен – Жером как-то сказал мне, что именно там собирается вся молодежь. Приближался золотой час. Поднявшись по крутому холму, мы оказались на площади, опоясанной пальмами и запруженной всевозможными барами, и кое-как нашли местечко на битком набитой террасе. Публика здесь собралась самая разношерстная – от роскошных красавчиков до хиппи в мешковатых шортах, с дредами и татуировками в виде конопляных листочков. Кто-то поставил Pharcyde на стареньком бумбоксе.

Бар располагался на первом этаже обшарпанного здания в парижском стиле – со ставнями и элегантными балконами, но с облупившейся штукатуркой, грязными, шелушащимися от ржавчины подоконниками и граффити на стенах. Тут и там на площади торчали, словно сорняки, украшенные рекламой бульварных журналов хлипкие столики и красные пластиковые стулья. За место под солнцем с ними боролись обступившие площадь чахлые пальмы в ярких горшках. Одинокий ливерпульский акцент выбивался из стройного хора французских голосов и тут же растворялся в нем.

Еще по рюмочке пастиса. Голова у меня кружилась от необычайной легкости.

– Что читаешь? – спросил Ларри, который сидел с пустыми руками, наблюдая за мной.

– Эймар Макбрайд.

– Хм-м. Очень… по-женски.

– Ну прости, а что, надо было взять Курта Воннегута?

Он пожал плечами и снисходительно улыбнулся.

– Спокойно: лифчик сжигать не обязательно.

– Я его и не ношу, – буркнула я сквозь зубы.

– Я заметил, – комедийное подмигивание озабоченного дядюшки. Я пнула его под столом, и он лениво провел ступней по моей икре. – Господи боже, да на тебе можно яичницу жарить!

– Очень смешно.

– Стараюсь.

Я попыталась было вернуться к чтению, но никак не выходило отмахнуться от его пристального взгляда или запретить проделывать эти телодвижения под столом. Пришлось отложить книгу.

– Ты что, со мной флиртуешь?

– Конечно.

Я вздохнула.

– Ты кого угодно запутаешь, просто ужас какой-то!

– Ничего не могу с собой поделать: ты красивая, а я пьян.

– Да твою же мать! Как мы домой-то вернемся?

– Может, переночуем у Жерома?

– Замечательно! Сообразим на троих: ты, я и Жером.

– Да все нормально, – заверил он. – Пойдем к другу Анны, у него свой бар, я выпью бокал вина и очень крепкий кофе, потом вздремнем в машине и вуаля – вернемся домой целехонькие!

Он потеребил рукав своей штормовки (которую наверняка стащил у Дженни), и я почувствовала, как его нога прижалась к моей.

* * *

Бар оказался в конце одного из переулочков на холме, за бульваром Либерасьон.

– А когда ты узнал, что у Анны роман? – спросила я с притворной небрежностью.