Наблюдатель

– Bon, du Morbier, un bleu d’Auvergne, un domaine de Bresse, un Saint-Félicien, un tout petit peu de confiture aux Reines-Claudes…[154] – со священным трепетом объявил он содержимое доски. К чести его стоит заметить, что, несмотря на кричаще-экстравагантный вид (несомненно, образ развратного бонвивана был создан с большим тщанием), говорил он явно со знанием дела. К большому облегчению коллег действовал он довольно быстро и вскоре вновь устроился рядом со мной по другую сторону барной стойки. Ларри набросился на выбранные жертвы, мне же посчастливилось стать объектом безраздельного внимания «Карла».

– Ого! – воскликнула я, смакуя терпкий, плотный «Морбье». – Вкуснятина!

– Знаешь толк в еде? – спросил он, кладя влажноватую руку на мою коленку. – Ты такая чувственная, я это сразу заметил.

Я мельком глянула на Ларри – тот воодушевленно рассказывал о своей поездке в Италию, размахивая руками и тараща глаза под одобрительное хихиканье девушек. Я последовала их примеру.

– Putain[155], ты так сексуально смеешься! – промурлыкал он.

Я допила последние капли вина, и «Карл» тут же вновь наполнил мой бокал. О, этот тягучий «Сен-Фелисьен»! Поздно: назад дороги нет.

– Так значит, скульптор, – начала я, стараясь как-то переключить его внимание с обсуждения моей бренной плоти.

– Ouais[156]

. Все, что ты видишь за стойкой и вон там, в дальней части, моих рук дело, – он махнул в сторону внушительной коллекции изваяний: голова Христа, пара рук из ниоткуда, лавровые листья и элементы обнаженной натуры. Только сейчас я заметила причудливый изгиб женского позвоночника, исчезающего и вновь возникающего в неверном свете свечей. Теперь, когда разговор зашел о его творчестве, он незаметно вновь перешел на французский – видно, думал, что его с большей вероятностью воспримут всерьез. – И фотографии тоже мои – ну то есть самые пикантные, что можно здесь выставить. – Рука его сползла на мое бедро. – Как бы мне хотелось, чтобы ты мне позировала.

Разумеется, все фотографии были ню – и, я бы сказала, несколько непристойные, затуманенные, сумбурные. Казалось, снимки были сделаны камерой-обскурой. Размытые очертания женских тел.

– Не хочешь нюхнуть? – протянул он.

Ларри отважно допивал бутылку вина.

– Почему бы нет? – вздохнула я.

Он легонько сжал мое колено.

* * *

– Вообще-то я здесь много чего делаю, – и он жестом пригласил меня сесть рядом на стопку паллет.

– Ха, – сказала я: в целом помещение не слишком отличалось от складов ресторанов, где я работала.

Секунду мы помолчали. Сверху доносились приглушенные звуки музыки и смех: Ларри танцевал под Talking Heads с какой-то испанкой. Рука «Карла» снова оказалась у меня на бедре; щекой я чувствовала его горячее дыхание, крепкий винный дух. Когда его губы коснулись мочки моего уха, я закрыла глаза и подумала: скоро все закончится. Он поцеловал меня и прижал мое обмякшее тело к паллетам, навалившись всей своей массой.

– Сиськи у тебя шикарные, – выдохнул он голосом порнозвезды семидесятых. – Люблю маленькие, они гораздо более elegant.

Влажные губы на моей ключице, руки шарят под платьем, руки повсюду.

– Я…

Он прижал бледный палец к моим губам и принялся расстегивать джинсы, свободной рукой так крепко сжав мое предплечье, что я подумала: наверняка будет синяк.

– Suce-moi[157], – шепнул он.

К горлу подступила тошнота. Я попыталась выпрямиться.

– Не хочу я это делать.

– Ладно тебе, – бормотал он. – Засунь его себе в рот. Ротик-то рабочий…

Я наконец села прямо, почувствовав, как он давит рукой мне на затылок.

– Давай же, хватит меня дразнить.

Внезапно я ощутила прилив отторжения и отвращения.

– Да пошел ты!

Оттолкнув его, я услышала быстрые шаги на лестнице.

– Ты что тут творишь с моей сестрой?

«Карл» обернулся. Ларри потом рассказывал, что в тот момент еле сдержал смех при виде него – в нелепой гавайской рубашке, из-под которой мощно выпирал эрегированный член.

– Mais t’es sérieux, mec?[158] Отвали!

Мне хотелось исчезнуть.

– Сам отвали! Это моя сестра!

– Mais putain[159], она уже большая девочка, сама захотела.

– Лия, иди сюда, – позвал Ларри, не обращая на него никакого внимания. Со смешанным чувством унижения и безграничной благодарности я подтянула бретельки своего платья и бросилась к нему.

– Ты не обязана подчиняться своему ханже-братцу.

Ларри обнял меня.

– Еще как обязана.

Он притянул меня к себе, и я попыталась зарыться куда-то ему подмышку, сгорая от стыда.

– Mais[160] – на дворе 2016 год. Вы что, не слышали: женщин давно освободили? – в гневе воскликнул «Карл».

– Нет. А теперь откисни, – прошипел Ларри и уже повернулся было, чтобы уйти.

– Твоя сестра – чертова шлюха! Salope![161]

Ларри застыл – я почувствовала, как напряглось все его тело.

– Что ты сказал?

– Ларри, – прошипела я. Он подскочил к «Карлу». – Ларри!

Мучительный всплеск напряжения – а потом: