Сидя голышом на холодном кафеле, я слушала, как из хилого крана течет струйка воды, и представляла, что вот сейчас зажмурюсь – и забуду обо всем, что случилось за последние сутки. «Карл», Майкл – лицо Майкла. На этот раз я крупно влипла. Да еще и Лоуренс со своими дурацкими подсолнухами. Вода была обжигающе горячей, и лишь погрузившись в клубящуюся паром ванну, я ощутила первую волну возмущенного несогласия. «Не очень-то профессионально», ишь ты! Как будто сам он вел себя со мной профессионально с самого моего приезда в Сен-Люк. Всячески же побуждал меня чувствовать себя как член семьи – и только поощряемая им я стала мало-помалу расслабляться и поднимать забрало. Да, вот и он – уже знакомый мне укол тупого гнева, ощущения несправедливости. Я смотрела, как бедра понемногу становятся розовыми от горячей воды. Да пошел он! Пошли они все к черту!
Вернувшись к себе, я проверила телефон.
Кларисса: «Ты жива?»
Том: «Все в порядке?»
Я перевела его в режим полета и задвинула засов на двери. Он хочет больше самоотдачи? Да пожалуйста, я буду как Пол Саймон, мать твою, неприступной скалой, островом в океане![167]
Сбросив полотенце, я села по-турецки прямо на пол, рядом с грудой дневников.
Снаружи застучал по стеклу мелкий дождь: первый пасмурный день в Сен-Люке на моей памяти. Я вдруг подумала: как много он писал о том, что Астрид вела дневник! С того самого дня, как она переехала к нему, он воспринял этот факт едва ли не как личное оскорбление. Я подошла к окну и закурила. Прохладные брызги приятно освежали кожу. Майкл никак не шел у меня из головы: я ощущала давление его личности, его голос как будто заглушал мой собственный. Я подумала, что все бы отдала, чтобы хоть раз услышать