Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

Портрет Марселя Марсо работы Г. Гуревича

Марсо не только щедро делился опытом, но и всерьез озаботился судьбой своих новых друзей. Он добился приема у тогдашнего всесильного министра культуры СССР Екатерины Фурцевой. Великий француз хлопотал о создании первого в Советском Союзе театра пантомимы на основе группы Григура. Однако у советского министра это предложение сочувствия не вызвало. Волшебная сказка закончилась, Марсо вернулся в Париж, Григур и его товарищи остались без работы.

Янина Марцоли:«Марсо посоветовал Грише показываться великим. И Гриша решил показаться великому Райкину. Посмотрев нашу программу, Райкин сказал очень коротко и ясно: „Я вас прошу сегодня вечером прийти с костюмами ко мне в театр. Мы будем работать вместе“».

В середине 60-х годов Райкин дает спектакль под названием «Избранное». Перед вторым отделением он всегда выходил и говорил: «Когда я был молод, мне очень много

в жизни помогали. Теперь пришло время отдавать долги. Вы увидите пантомимы под руководством Григура». Мимы впервые выступали перед переполненным залом.

Нина Большакова:«Никто в зале не готов был нас воспринимать, потому что пантомимы никто не знал. У нас была философская программа на тему человека и стихии. Человек и джунгли, человек и море, человек и огонь, человек и машины. Пластика наша была очень необычной. Но нас принимали прекрасно. Это был взлет — и творческий, и эмоциональный. Мы были молодые, у нас были амбиции».

Романтизм хрущевской оттепели сменился брежневским застоем, вернувшим строгую цензуру. Однако пантомиму невозможно цензурировать, что остро ощущала и ценила аудитория. Растущую популярность Григура не мог остановить даже неизбежный «развод» с Райкиным — двум большим художникам было не ужиться в рамках одной программы. В начале 1970-х Григур на вершине славы. В Ленинграде и Москве его приглашают к сотрудничеству самые разные деятели культуры: основатель Театра балета Борис Эйфман, руководитель Ленинградского мюзик-холла Илья Рахлин, театральный режиссер Марк Розовский.

Вершиной официального признания стало участие Григура в проектах «Ленфильма». Первым стал фильм «Барышня и хулиган» в постановке известного хореографа Михаила Боярчикова.

Артисты Григура оказались востребованы, но пантомима оставалась полуофициальной. Давление на студию пантомимы не ограничилось придирками и указаниями. Дело дошло до криминала, в результате которого артисты чуть не стали инвалидами.

Янина Марцоли:

«Ребята выскакивали со сцены с окровавленными ногами. Впоследствии оказалось, что на сцене насыпаны маленькие сапожные гвозди».

В дальнейшем недоброжелатели Григура пользовались не столь криминальными, но гораздо более эффективными методами: комиссии, статьи в газетах, доносы в компетентные органы. Студию Григура посетила высокая комиссия, которая вынесла окончательный вердикт: артист, талант которого был признан Марселем Марсо, был аттестован как профессионально непригодный.

Там, где сейчас вторая сцена Мариинского театра, в семидесятые находился Дворец культуры имени первой пятилетки. Именно в этом дворце культуры в начале 70-х находилась студия Григура, лучший в Ленинграде коллектив пантомимы, который вскоре должен был стать профессиональным театром, первым подобным театром в стране. Но середина 70-х — это не то время, когда новые театры открываются. В 1975 году студию Григура разогнали. А через 30 лет снесли и само здание дворца. Так что о первой попытке создать профессиональный театр пантомимы в Ленинграде теперь ничего не напоминает.

Судьба Григура сложилась так же, как и у многих других представителей советского андерграунда. Он эмигрировал в США. Однако пантомима — это коллективное действие, которым невозможно заниматься без единомышленников. Григуру не помогла даже поддержка Марсо, и в эмиграции карьера Григура как мима оборвалась. Он стал преуспевающим американским художником, даже оформил одну из станций нью-йоркского метрополитена.