Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

Сергей Юрский:«Человек говорил: „А я такой! А у меня вот такой театр! А я иду и мне приятно идти, чтобы все на меня смотрели, и я плевал на всех!“ Это поворот головы на Запад. Это преувеличенное, я бы сказал, провинциальное, карикатурное усиление того, что подглядели сквозь щелку. Подглядели, что происходит там».

Эра Коробова:«Что я запомнила — это фланирование. Причем, все кивали друг другу, некоторые со значением, потому что это были такие деловые свидания… Полно знакомых людей».

Лео Фейгин:

«На Невском, как мы говорили — на Бродвее, брат встречался с себе подобными юношами и девушками, которые своим внешним видом, манерой говорить и одеваться очень отличались от простых советских граждан. Все они были интеллигентнейшими, эрудированными, начитанными, талантливыми людьми, жадно ловившими любую информацию, пробивавшуюся с Запада. Это первое послевоенное поколение не интересовалось политикой. Они запоем читали Селина, Марселя Пруста и все, что случайно проскакивало сквозь сети жесткой цензуры. Они смотрели американские трофейные фильмы и слушали джаз. Меня всегда поражала их смелость: страна ковала чугун под громкие лозунги и марши, а вся эта компания умудрялась существовать вне системы».

Валерий Попов:

«Я еще помню эпоху хулиганского шика, А уже после этой моды и началась мода стиляг.

Я всегда был расчетливым мальчиком. Стиляга — асоциальный элемент. Открыто на это шли люди, потерянные для карьеры. Я был отличником, но вместе с тем вечером превращался в стилягу. Рано утром надо было занимать очередь в парикмахерскую, чтобы сделать модную прическу, которая называлась кок. Мы выстаивали по три часа. Приходя в школу, я должен был спрятать этот кок. Таким образом, я был одновременно с коком, но как бы и без него. Во мне шла такая социальная борьба. У нас образовался некий тайный орден, в котором было человек двадцать».

Хотя одна сторона Невского и называется «солнечной», Ленинград город хмурый (75 солнечных дней в году) — не Рим, не Ницца. Но, с другой стороны, в послевоенном городе нет ни то что «Бродячей собаки» или «Вены», как в дореволюционном Петербурге, но даже «маленького двойного» в «Сайгоне» или на Малой Садовой — они появятся на десять лет позже. Почти все молодые теснятся вместе с родителями в комнатах коммунальных квартир. Относительная свобода только на улице.

Татьяна Никольская:«В то время у кинотеатра „Октябрь“ располагался продовольственный магазин с зеркальными витринами, у которого собирались так называемые центровые. Молодые люди носили узкие брюки, разноцветные рубашки и ботинки с рифленой подошвой».