Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

Арсений Березин:«Раз в неделю Майка отпускали из казармы. Он приходил домой, снимал с себя всё синее и полосатое, надевал узкие горчичные „дудочки“, надевал клетчатый пиджак, повязывал шею косынкой или накидывал на нее кожаный шнурок с серебряными кончиками, водружал на голову широкополую шляпу „стетсон“ цвета прелого сена и выходил прошвырнуться на Бродвей. Там уже кучковались друзья и приспешники: Файма по прозвищу „Аскарида в обмороке“, Же-Бо-Ри — культурист

[3], Кира Набоков — дальний родственник никому не известного писателя. Навстречу прогуливались другие узкобрючники — Юра Надсон, он же Дзержинский, Чу-Чу-буги — танцор Владимир Винниченко и Жора Патефон — знаменитый коллекционер джазовых пластинок. Всё это были стиляги».

Валерий Траугот:«О Жорже Фридмане даже был фельетон, который назывался „Лев из Мраморного“, где он описывался в самом неприглядном виде, в клетчатом пиджаке и так далее. Я даже удивляюсь, что как-то довольно легко это у него прошло. Он, разумеется, стал играть на саксофоне, оказался очень способным человеком, и сам сочинял мелодии, играл в ансамбле Иосифа Вайнштейна, и вот, казалось бы, этого хватит на всю жизнь, но вот он бросил все это, стал религиозным человеком».

Анатолий Белкин:«Алеша Сорокин — это, конечно, целая глава. Он ходил в таком полусюртуке и с тростью и страшно орал, был совершенно неадекватный. Он орал так, что оборачивались все, голос был такой бархатный, потрясающий, ему бы петь, Алеше. И он так кричал: „Такси!“, и все останавливались. И вот мы садимся в одно такси, и он так тростью со всего размаха как двинет таксисту по спине и говорит: „На Подъяческую пошел, хам“».

Анатолий Кальварский:«Я помню, как Саша и Боря Брюн, были такие два брата известные, стиляги, значит, специально надевали на пальто комсомольские значки, а у Бори Брюна был костюм элегантный, потрясающий. И я помню, Боря надел этот значок, то ли Ленин, то ли еще кто, и все ржали по этому поводу, потому что все понимали, что всерьез его носить, этот значок, он не будет никогда».

Важным персонажем ленинградской уличной сцены был плейбой — брутальный красавец, соблазнитель, разбиватель сердец. Такие выходили на Брод, как на охоту, и уйти без добычи считали позором. Эти чуваки искали чувих.