Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

Владимир Уфлянд:

«Хрущев сделал этот доклад, и все, конечно, обалдели. У меня папа и мама были коммунистами. Папа говорил: „Не может такого быть!“ А у папы брат попал в плен в первые дни войны, и его немцы должны были расстрелять. А его взяли в свой барак татары, из которых немцы намеревались создать освободительную Татарскую армию. Муса Джалиль там тоже был

[10]

. Главный такой творец Татарской освободительной армии. И когда немцы сказали, что всех коммунистов и всех офицеров расстреляют, татары отстояли его. Потом они все вместе сбежали из лагеря. Папин брат попал к Ковпаку и воевал всю войну в его отрядах. После войны всех партизан Ковпака посадили, потому что они были на оккупированной территории. И все из отряда Ковпака прямиком отправились в лагерь. Говорят, Ковпак сам ездил по лагерям, у него была хорошая память, и он всех своих партизан помнил в лицо. И если видел знакомого, говорил куму: „Это мой, освободи немедленно“. И вот таким образом моего дядю Ковпак спас от смерти в сталинском лагере. И папа так до конца и не мог поверить, что Сталин все знал и что с его ведома все это было».

Ирма Кудрова:«Этот доклад Хрущева о Сталине был секретным. Я к этому времени работала в Институте русской литературы Академии наук, в Пушкинском Доме. И я была комсомолкой. Нас, комсомольцев, было очень мало там, но нам разрешили присутствовать на чтении этого доклада. Я так думаю теперь, что читали нам какой-то сокращенный вариант, потому что доклад ведь продолжался, чуть ли не пять часов. А мы там сидели, я уж не помню, но, наверное, часа два-три — не больше. Было ли это таким уж безумным потрясением? Вот ведь что странно — мы ведь уже обсуждали это с моими друзьями. Не было это таким уж потрясением. Не потому, что это не было страшно. Это страшно. А потому, что мы почему-то к этому были готовы. Что-то уже носилось в воздухе, какие-то факты мы уже знали».