В шесть часов вечера трубачи в гусарских полках играли сигнал к вечерней чистке лошадей. Нижние чины, надев кителя и фуражные шапки, опять шли на конюшню. Вечерняя чистка, как и утренняя, продолжалась час, и на ней должны были присутствовать взводные командиры. Затем лошадей поили, последний раз давали им овес и сено, убирали конюшни и стелили в стойлах солому. После этого в эскадронах делали перекличку личного состава. В девять вечера трубачи играли вечернюю «зорю», на этом трудовой день кавалеристов завершался.
К этому времени в офицерском собрании могли уже раскладывать ломберные столы, покрытые зеленым сукном, и составлять партии желающих сыграть в карты. Карточная игра получила повсеместное распространение в офицерской среде. Но Надежда Андреевна карточную игру и картежников осуждала. Об этом говорится в ее повести «Игра судьбы, или Противозаконная любовь». Другое повсеместное увлечение молодых дворян она всячески поддерживала и разделяла. Это были балы – наиболее яркое событие повседневной жизни офицерства. Много лет спустя, уже живя в Петербурге, «кавалерист-девица» даже опубликовала рассказ «Бал» (журнал «Отечественные записки», 1840 г., т. 7, отд. 8, с. 32–62).
С большой художественной убедительностью написала она о том, что бал есть отражение в миниатюре самой жизни общества, и многие стороны этой жизни, как хорошие, так и плохие, находят свое воплощение в событиях яркого вечернего празднества. Любовь, ревность, зависть, поиски счастья, жажда успеха, разочарование – все можно увидеть на балу, все пережить и обо всем составить свое представление.
Увлечение балами шло от царского двора. Александр I очень любил эти вечерние празднества и сам был прекрасным танцором. Традиционный бальный сезон продолжался недолго: с Рождества и до Великого поста. Но часто балы давали и летом, и осенью, чтобы отметить какое-нибудь событие, например приезд важного гостя. Известно, что сообщение о переправе «Великой армии» Наполеона через Неман и начале Отечественной войны 1812 года Александр Павлович получил на балу. Этот бал дал в его честь 13 июня 1812 года в своем загородном имении близ города Вильно генерал от кавалерии граф Бенигсен.
Когда Дурова служила в Мариупольском гусарском полку, один бал ей запомнился особенно. В это время она находилась в Киеве на ординарцах в штабе Киевского военного губернатора генерала от инфантерии М. А. Милорадовича. Бал был посвящен именинам вдовствующей императрицы и происходил в июне 1810 года…
Казалось бы, все хорошо в этом лучшем из миров. Надежда Андреевна приятно проводит свободное время в семьях подполковника Павлищева и майора Станковича, танцует свою любимую мазурку на балах, а на службе ладит и с начальством, и с нижними чинами вверенного ей взвода, которые для нее – «бравые мариупольские гусары», «достойные товарищи».
Но вдруг, уехав из полка в отпуск 19 декабря 1810 го да, корнет Александров через три месяца, 11 марта 1811 года оказывается в Санкт-Петербурге и подает прошение графу Аракчееву о переводе своем в Литовский уланский полк, так как он не смеет государя «утруждать просьбами о пожаловании денег для мундира гусарского» и ходатайствует о продлении ему отпуска до 15 апреля. Отпуск Дуровой не продлили, но в Литовский уланский полк перевели. Также она получила за счет казны сукно на новый мундир и некоторые вещи к нему (видимо, эполеты и офицерский шарф. –
Этот неожиданный поворот в биографии первой русской женщины-офицера немало занимал исследователей, которые выдвигали разные версии случившегося. Например, А. А. Сакс высказывал в своей книге предположение, что Дуровой пришлось уйти из Мариупольского полка потому, что в корнета Александрова влюбилась старшая дочь подполковника Павлищева. Жениться на ней юный корнет, само собой разумеется, не мог и, чтобы не компрометировать девушку, срочно перевелся в другую воинскую часть. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
Эта версия представляется маловероятной. Скорее всего, офицеры-мариупольцы догадывались о тайне корнета Александрова. Впрочем, Надежда Андреевна сама пишет об этом почти буквально: «Правда, что и мои однополчанки (имеются в виду жены офицеров. –
При тех тесных, можно сказать, даже родственных, семейных отношениях, которые были характерны для полкового офицерского сообщества в начале XIX века, это и немудрено. Наиболее полную картину нравов, царивших тогда в кавалерийских полках, нарисовал младший современник Дуровой Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859 гг.), как и амазонка, служивший в легкой кавалерии (с 1806 по 1809 г.), участвовавший в сражениях при Гутштадте, Гейльсберге и Фридланде.