Головорезы торгаша отпустили меня и бросились на них. Бой был недолгим. Один сразу напоролся на клинок. Другого ткнули в бок кинжалом и отоварили по морде латной перчаткой. Здоровяк, на которого кричал торгаш помедлил, и отступил на шаг, изготовив секиру к бою. Но применить ему, её было не суждено. Из толпы латников вылетел тяжелый арбалетный болт, угодивший ему прямо в шею. Бандит покачнулся и рухнул на пол, хватаясь руками за горло. В комнате, не считая бойцов ордена, остались только я, Роберт и Морро. Повисло напряженная тишина.
Впрочем, длилась она недолго. Торгаш рванулся к шкафу, схватил трясущимися руками какой-то флакончик и попытался его открыть. Рыцарь ордена сделал шаг вперёд и ударил его по рукам, выбив бутылёк. Второй удар, пришедшийся под дых заставил торговца согнуться пополам.
— Ты отправишься на суд к богам, ублюдок, — послышался резкий, но в то же время чуть гнусавящий голос. В комнату вошёл ещё один клирик. Он уже не был облачён в доспехи. С его плеч свисала обычная белая ряса, посреди которой алел пылающий клинок, — Отправишься и ответишь перед ними. Но не сегодня и не сейчас. Сначала тебя будут судить люди.
Вслед за клириком в комнату зашёл Бернард. В руке он держал клинок с которого все ещё капала кровь. Кровь текла и по его щеке, из ссадины, полученной только что. Бой во дворе был не самым легким.
— Вы как всегда вовремя, — сплюнул я, стащил с руки латную рукавицу и тыльной стороной ладони отёр кровь с губ. А затем рефлекторно провёл языком по зубам, проверяя все ли на месте, — Опять телега задержала? Или на этот раз нашлись более веские причины?
Капитан не обратил на мои слова никакого внимания. Он лишь кивнул клирику указал рукой на меня и произнёс одно единственное слово «этот».
— Хорошая работа, — кивнул клирик, передавая капитану увесистый мешочек с монетами, — Весь орден искренне благодарит вас. Вот ваша плата.
Как по команде, двое из бойцов ордена сорвались с места и в два шага оказались рядом со мной. Последнее, что я успел увидеть, это кулак, закованный в латную перчатку и летящий прямо мне в лицо. Затем была тьма. Тьма и тишина.
Сознание возвращалось постепенно. Первой пришла боль. Болела челюсть, гудела голова, ныла спина. Затем я начал различать звуки. По правде говоря их было совсем немного. Лишь разбивающиеся капли воды о холодные камни, какой-то шорох, совсем недалеко от меня, чьё-то едва слышное дыхание, да тяжелые шаги где-то вдалеке. Понемногу начало восстанавливаться зрение, выхватывая из тьмы тусклые отблески факелов на влажном бугристом нутре холодного каменного мешка.
Моих вещей при мне не было. Забрали всё, кроме штанов, нательной рубахи и сапог. На губах запеклась кровь. Её солёный привкус все ещё ощущался во рту. Ужасно хотелось пить.
Напротив меня сидел человек. Его тоже раздели до нательной рубахи. Лица я не видел, но судя по длинным спутанным волосам можно было сказать наверняка, что это бард.
— Очнулся, — спросил Роберт, заметив, что я сверлю его взглядом, — Долго тебя не было. Я уж подумал, что клирики ордена выбили из тебя весь дух. Впрочем, для тебе же хуже.
— Вот как, — с трудом прохрипел я, пытаясь пошевелиться. Ноги и руки мне связывать или сковывать не стали, но всё тело ужасно болело.
— Скоро нас отведут на дознание, — мрачно сплюнул бард, — Тебя, как колдуна, а меня, как твоего пособника. Бернард нас продал.
— Я видел, — с трудом выдавил из себя я, ища взглядом хоть что-то похожее на ёмкость с водой, — Тут есть…
— Там, в углу, — бард махнул рукой куда-то в темноту, — Только не разлей на пол. Я уже второй или третий час собираю. Не знаю. Тут за временем уследить трудно.
Кое-как, преодолевая ломоту во всём теле, я подполз к углу и трясущимися руками нащупал небольшую деревянную плошку. Воды там было на самом донышке, да и на вкус она напоминала скорее ослиную мочу, но сейчас я этого даже не заметил. Одним залпом вылакав всё и поставив миску на место, я вернулся обратно и уставился на толстые железные прутья решётки. За ними по коридору периодически проходил стражник с факелом в руке. В те моменты, когда он шел мимо нашей камеры, на её стенах начинали плясать оранжево-алые отблески пламени. А когда уходил, мир вокруг вновь погружался в кромешную темноту.
— Про Тура и Вернона что-нибудь слышно? — поинтересовался я, чтобы хоть как-то разогнать гнетущую, душную тишину.
— Скорее всего, они тоже тут, — сплюнул Роберт, — Вряд-ли капитан стал бы продавать нас поодиночке. Но мне ничего не рассказывали, хоть я и пытался расспросить стражника. Он вообще ни на какие вопросы не отвечает.
— Может ему отрезали язык?
— Я тоже так подумал, — кивнул бард, — Но на любую мою фразу он отвечает лишь одно: «Покайся».
— Да уж, весёленькое местечко, — хмыкнул я, пытаясь тыльной стороной ладони обтереть лицо. Получалось хреново. Рука была грязная, а на лице засохли кровавые струпья. Зараза. Ну и в дерьмо же я вляпался. Каждый, сука, раз, как думаю, что хуже уже не будет, снизу начинают стучать. Дерьмо. Похоже, единственный выход — это не думать.