Наемник

— Грешники, — голос раздался внезапно. Шёл он со стороны решётки. Перед ней стоял всё тот же стражник, облачённый в доспехи ордена и с факелом в руке, — Боги сегодня милостливы. Они даровали вам ужин. Не забудьте возблагодарить их.

В небольшую щель под решёткой просунулась одна плошка с каким-то чёрно-коричневым варевом. За ней тут же последовала вторая.

— Эй, а выпустят нас когда? — поинтересовался у него бард.

— Покайся, — покачал головой стражник, — Покайся во грехе.

— Ты другие то слова знаешь? Кто у вас тут главный? С кем можно поговорить?

Солдат сплюнул, покачал головой и ничего не говоря пошёл дальше, волоча за собой небольшую деревянную тележку с такими же плошками.

— Вот оно как, — невесело ухмыльнулся я, подбирая одну из мисок и пытаясь понять из чего приготовлена эта жидкая бурда с непонятными коричневыми кусочками. Пахла она каким-то кислым дерьмом, да и вид имела такой, будто набирали её прямо из отхожего места, — Последняя трапеза.

— Не хочешь — не ешь, — хмыкнул бард, пробуя варево, — Поверь мне, на вкус оно не столь ужасно, как выглядит и пахнет.

Он оказался прав. Похлёбка не была столь ужасна, хоть и не шла ни в какое сравнение даже с тем, что подавали в гнилой селёдке. Какой-то подкисший суп с крупно нарубленной картошкой.

— Надеюсь нам не выставят за это счёт, — ухмыльнулся я, отставляя пустую миску в сторону, — По крайней мере много я за эту бурду точно не дам.

— Они и не будут просить, — покачал головой бард, — Ты знаешь, как проходят дознания?

— Понятия не имею. И предпочёл бы не иметь, по возможности.

— Всё равно ведь узнаешь. Лучше раньше, чем позже, — пожал плечами Роберт и не спросив, хочу ли я действительно это знать, продолжил, — Сначала они будут тебя ломать. Долго. Медленно. Пытка может растянуться на месяцы. Что это будет, никто не знает. Могут просто держать здесь, пока ты не ослабнешь и не сломаешься. Могут не давать спать или морить голодом. А могут посадить в камеру поближе к стокам. И крысы будут кусать тебя каждый раз, когда ты будешь пытаться поспать. Но рано или поздно твоё тело не выдержит и ты потеряешь сознание. Тогда крысы отгрызут тебе пальцы на руках и ногах. Может быть один. Может быть несколько. А может быть и все сразу.

Так или иначе, они сломают тебя. Заставят признаться даже в том, чего не совершал. После чего здешний епископ изберёт для тебя наказание. Впрочем, они называют это не наказанием, а искуплением греха.

— И что это будет за наказание?

— Не знаю, — покачал головой Роберт, — Всё зависит от того, в чём ты сознаешься. Могут четвертовать. Могут колесовать. Могут сжечь на костре. А могут подвесить на крюк в подвале и подождать, пока ты истечёшь кровью. Если ты ждал увидеть у этой истории счастливый конец, то его не будет. Не будет ни для кого из нас.

Мы замолчали, вслушиваясь в тишину подвала. Время текло медленно. Неторопливо. Каждая его секунда отмерялась тихим плеском капель по камням пола. И далекими шагами стражника, обходившим камеры. Не знаю, сколько его прошло. Может быть час. А может быть целый день. Тут, в холодной тьме казематов не так то легко было отследить его бег.

— Эй ты, — голос стражника вырвал меня из полудрёмы, — Вставай.

— Кто из нас? — с трудом ворочаясь спросил Роберт.

— Ты, — стражник вновь ткнул в мою сторону пальцем, — Вставай. Пойдешь на исповедь. Время покаяться в своих грехах.

— Чтож, — сплюнул Роберт, — Прощай Генри безродный. Ты был неплохим человеком. Но я не могу сказать, что рад нашему знакомству, учитывая, чем оно обернулось. Кто знает, быть может, вскоре мы вновь увидимся на суде пятерых. А пока… Пусть твоя смерть будет лёгкой.

— Прежде чем уйду, — я встал и протянул ему руку, — Позволь открыть тебе одну маленькую тайну, — Я подошёл на шаг ближе и тихо, так, чтобы не услышал стражник, прошептал, — Нет никаких пятерых. И суда их тоже не будет.

Глава 23 «Святое воинство»

Шли долго и молча. Я с трудом переставлял ноги, а каменные кишки, то и дело сменявшиеся такими же каменными мешками с тюремными камерами тянулись довольно далеко. Тут была целая сеть этих тоннелей. Сырых, холодных, периодически затапливаемых водой и дерьмом. Ордену нужно было много камер. У них было много пленников.

— Куда мы идём? — спросил я, когда мы преодолели очередной поворот.

— На исповедь. Каяться, — коротко ответил стражник.

— Скажи хоть где мы? — Не отставал я, опасливо косясь в сторону камер. В некоторых из них уже лежали высохшие скелеты, кое-где пленники ещё шевелились и стонали, но напоминали скорее ожившие трупы, нежели здоровых людей. Изредка навстречу нам попадались воины ордена, обходившие подземелье. На нас они не обращали никакого внимания. Как, впрочем, и на мольбы и стоны пленников.

— В Деммерворте, — неожиданно ответил стражник, — А вернее — под ним. В подземельях церкви пятерых. И в то же время в резиденции ордена пылающего клинка.

— Ты знаешь, что со мной будет?

— Исповедь, — пожал плечами стражник, — Будут отпускать тебе грехи.

— Исповедь… Ты много раз повторил это слово, но я до сих пор не понимаю, что это.