Нарушение морских коммуникаций по опыту действий Российского флота в Первой мировой войне (1914-1917)

Конвои из портов Германии в Швецию должны были оправляться три раза в неделю и с такой же периодичностью — в обратном направлении. Пунктами формирования конвоев были определены Либава, Свинемюнде, район плавучего маяка Гиедзер (в западной части моря, приблизительно на меридиане Ростока) и южный выход из пролива Кальмарзунд. В последних двух пунктах предусматривалась зональная оборона районов формирования конвоев радиусом до трех миль силами эскортных кораблей. Отдельно охранялся железнодорожный паром Зассниц — Треллеборг, являвшийся одной из основных артерий шведско-германской торговли. Транспортным судам разрешалось присоединяться к каравану по пути следования, для чего требовалось предварительно запросить согласие командира эскорта. К положению прилагались таблицы времен переходов конвоев, инструкции командиру эскорта, памятка капитанам транспортов и элементарные правила уклонения от подводных лодок и торпед. В целях маскировки судам рекомендовалось закрасить все знаки национальной принадлежности. Еще раньше — во второй половине 1915 г. — началось вооружение транспортов артиллерией.

В 1916 г., который германский морской историк М. Бастиан назвал «годом ярко выраженной партизанщины», немцам пришлось мобилизовать «все средства и средствишки, которые только можно было использовать при отсутствии мощных боевых средств

»[787]. Для непосредственного охранения конвоев немцы смогли сформировать одиннадцать эскортных корабельных групп (по три вооруженных траулера в каждой), сведенных в полуфлотилии с базированием в Свинемюнде, Либаве и Варнемюнде. Командование всем соединением — «флотилией охраны торгового судоходства» — было возложено на фрегаттен-капитана П. Вольфрама[788]. Но этих сил было явно недостаточно, и на первых порах принцу Генриху пришлось ограничиться охранением судов только до момента их входа в шведские территориальные воды. Участки, на которых германские транспорты вынуждены были выходить за пределы трехмильной прибрежной полосы, могли патрулироваться только одним судном-ловушкой[789]

.

Летом 1916 г. германское правительство, обеспокоенное проблемой обеспечения бесперебойного импорта стратегического сырья, выделило для перевозок железной руды из Швеции дополнительно три десятка крупных транспортных судов, доукомплектованных личным составом военного флота. 23 июня число еженедельных конвоев из Свинемюнде к Ландсорту увеличилось с трех до шести, что, естественно, привело к предельному росту напряжения эскортных сил. Поскольку пополнения корабельного состава ждать было уже неоткуда (в строй морских сил Балтийского моря вступили лишь несколько новых тральщиков типа «M»[790]), германскому командованию пришлось свернуть конвойную службу в юго-западном «углу» Балтики. Теперь в водах к западу от м. Аркона боевые корабли сопровождали только паром, курсирующий между о. Рюген и побережьем Швеции.

Таким образом, оперативная обстановка, складывавшаяся на Балтике в кампанию 1916 г., а также значительное усиление миноносных и подводных сил создали благоприятные условия для организации широкомасштабных действий на германских морских коммуникациях. Несмотря на то, что военно-экономическое значение перевозок шведской руды в Германию было вполне осознано русской главной квартирой[791], в упоминавшейся выше директиве командующему флотом Балтийского моря от 3 (16) марта начальник Морского штаба главковерха вице-адмирал А. И. Русин не счел нужным внести нарушение неприятельских сообщений в число задач флота на кампанию, ограничившись упоминанием о «возможных активных операциях

» и «нанесении противнику возможного вреда»[792]. Ставка, таким образом, проигнорировала ценный опыт предыдущей кампании на Балтике. «Хотя субмарины доказали свою высокую эффективность в борьбе с торговым судоходством между шведскими и немецкими портами

(выделено мной. — Д. К.), атаки грузовых судов не были включены в число официальных задач подводных лодок Балтийского флота. Основной акцент был сделан на уничтожение неприятельских военных кораблей», — справедливо замечают авторитетные зарубежные исследователи[793].

Заметим, что желание во что бы то ни стало избежать недоразумений с официальным Стокгольмом и лишний раз не провоцировать шведских «активистов» стало одной из основных причин весьма сдержанного отношения российского правительства к предложению союзников о формальном объявлении блокады балтийского побережья Германии.