Наш общий друг. Часть 1

— Конецъ порядочный, сэръ. Я пріхалъ сюда на извозчик, и извозчикъ ждетъ денегъ. Если угодно, мы можемъ на этомъ же извозчик и отправиться, а потомъ вы ужъ ему и заплатите. Я сперва похалъ въ вашу контору по адресу, найденному въ бумагахъ, которыя были вынуты изъ кармановъ; только тамъ я никого не засталъ, кром молодца моихъ лтъ; онъ-то меня и направилъ сюда.

Въ мальчик была какая-то странная смсь полудикости и полуцивилизаціи. Голосъ у него былъ хриплый и грубый, лицо грубое и вся фигура грубая; но онъ былъ опрятне другихъ мальчиковъ его типа; почеркъ его, хотя крупный и дтскій, былъ тоже хорошъ. Притомъ онъ смотрлъ на корешки книгъ съ какимъ-то возбужденнымъ любопытствомъ, которое проникало за переплеты. Человкъ не умющій читать, никогда такъ не смотритъ на книги, даже не раскрытыя, стоящія на полкахъ, какъ смотритъ на нихъ человкъ, умющій читать.

— Не знаешь ли, мальчуганъ, были ли приняты какія-нибудь мры пернуть его къ жизни? — спросилъ Мортимеръ, отыскивая свою шляпу.

— Вы этого не спросили бы, сэръ, если бы знали, въ какомъ состояніи онъ найденъ. Его такъ же легко было вернуть къ жизни, какъ фараоновы полчища, что потонули въ Чермномъ мор. Если Лазарь испортился наполовину противъ него, такъ воскрешеніе Лазаря было чудомъ изъ чудесъ.

— Каково! — воскликнулъ Мортимеръ, повернувъ голову, уже прикрытую шляпой. — Да вы, мой другъ, ужъ и Чермное море перешли?

— Читалъ о немъ съ учителемъ въ школ,- отвчалъ мальчикъ.

— И о Лазар читали?

— Читалъ и о Лазар. Но вы этого не говорите отцу. У насъ покоя въ дом не будетъ, если онъ узнаетъ. Меня въ школу сестра пристроила.

— У васъ, стало быть, добрая сестра.

— Сестра не дурная, — отвчалъ мальчикъ. — Она тоже уметъ читать; за то ужъ больше ничего не уметъ, да и читать-то я ужъ ее научилъ.

Мрачный Юджинъ, засунувъ руки въ карманы, вошелъ въ эту минуту въ библіотеку и услышалъ послднюю часть разговора. Когда мальчикъ проговорилъ свои послднія слова о сестр, Юджинъ довольно грубо взялъ его за подбородокъ и, приподнявъ его лицо, внимательно посмотрлъ на него.

— Будетъ, будетъ, сэръ! — сказалъ мальчикъ вырываясь. — Встртите въ другой разъ, надюсь, узнаете.

Юджинъ не отвтилъ ему, а обратился къ Мортимеру:

— Я поду съ тобой, если хочешь.

И вс трое отправились въ экипаж, въ которомъ пріхалъ мальчикъ. Два друга (когда-то вмст учившіеся въ школ) закурили сигары и сли внутри, а гонецъ помстился на козлахъ рядомъ съ извозчикомъ.

— Послушай, Юджинъ, — заговорилъ Мортимеръ, когда кебъ покатился, — я состою въ почетномъ списк стряпчихъ въ высшемъ Канцлерскомъ Суд и въ списк атторнеевъ Общаго Права ровно пять лтъ; но, за исключеніемъ безвозмездныхъ порученій, получаемыхъ мною круглымъ счетомъ разъ въ недлю по длу духовнаго завщанія леди Типпинсъ, которой нечего оставлять по завщанію, — у меня до сей минуты не было ни одного романическаго дла.

— И я, — сказалъ Юджинъ, — семь лтъ состою въ списк, а не имлъ никакихъ длъ, да и не буду имть. Если же и случится какое, такъ я не буду знать, какъ за него приняться.

— Что касается этого послдняго твоего замчанія, — проговорилъ Мортимеръ съ невозмутимымъ спокойствіемъ, — то я не могу сказать утвердительно, имю ли я какое-нибудь преимущество передъ тобой.

— Я ненавижу свою профессію, — сказалъ Юджинъ, положивъ ноги на противоположное сиднье.

— Не обезпокою ли я тебя, если и я вытяну ноги? — спросилъ Мортимеръ. — Благодарю. Я тоже ненавижу свою профессію.

— Мн мою профессію навязали, — продолжалъ мрачный Юджинъ: — полагали, что наша фамилія нуждается въ адвокат. Ну, вотъ и запаслись однимъ неоцненнымъ!

— Мн мою профессію тоже навязали, — сказалъ Мортимеръ: — полагали, что наша фамилія нуждается въ стряпчемъ. Ну, вотъ и запаслись однимъ, неоцненнымъ!

— Насъ четверо, и имена наши написаны на двери какой-то темной кануры, называемой конторой, — сказалъ Юджинъ, — и на каждаго изъ насъ приходится по четверти писца — Касимъ Баба въ пещер разбойниковъ, — и этотъ Касимъ — единственный достойный уваженія членъ всей компаніи.

— Я занимаюсь въ верхнемъ этаж, высоко по лстниц,- сказалъ Мортимеръ; — оттуда открывается широкій видъ на кладбище, и тамъ на меня одного имется цлый писецъ, которому нтъ иного дла, какъ смотрть на кладбище. Что изъ него выйдетъ, когда онъ достигнетъ полной зрлости, не могу вообразить. Мудрости ли онъ набирается въ этомъ гадкомъ грачиномъ гнзд, или замышляетъ душегубство; пріобртетъ ли онъ посл долгаго одиночнаго заключенія способность просвщать себ подобныхъ, или отправлять ихъ на тотъ свтъ, — вотъ единственные интересные вопросы, представляющіеся тамъ для моего юридическаго ума. Дай мн, пожалуйста, огня. Благодарю.