Наш общий друг. Часть 2

Усвшись въ карету, Белла открыла пакетикъ, который держала въ рук. Онъ заключалъ въ себ хорошенькій кошелекъ, а кошелекъ заключалъ банковый билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ. «Вотъ будетъ радостный сюрпризъ бдному папа!» сказала себ Белла. «Я сама отвезу ему въ Сити».

Не зная хорошенько, гд помщалась контора Гиксей, Венирингъ и Стобльзъ, но помня, что гд-то въ Минсингь-Лэн, Белла приказала везти себя въ эту темную улицу. Добравшись туда, она отправила «лакея мистрисъ Боффинъ», съ приказаніемъ отыскать вышеупомянутую контору и сказать тамъ, что если мистеръ выйдетъ на минутку на улицу, то найдетъ ожидающую его даму, которая хочетъ съ нимъ поговорить. Когда лакей передалъ эти таинственныя слова, они произвели такое волненіе въ контор, что вслдъ за «Ромти» былъ отправленъ молоденькій лазутчикъ, чтобы взглянуть ка даму и по возвращеніи донести. Волненіе ничуть не улеглось, когда лазутчикъ прибжалъ съ извстіемъ, что дама — «прелесть, и въ великолпной собственной карет».

Когда же самъ «Ромти», съ перомъ за ухомъ подъ порыжлой шляпой, подошелъ, запыхавшись, къ дверц кареты, его мгновенно втащили за галстухъ въ экипажъ и чуть не задушили въ объятіяхъ, прежде чмъ онъ узналъ свою дочь.

— Милая моя двочка! — еле могъ онъ проговорить сдавленнымъ голосомъ. — Боже мой, какая ты прелестная женщина! А я ужъ думалъ, ты сердишься на насъ и забыла свою мать и сестру.

— Я только что видлась съ ними, папа.

— А-а! Ну какъ же, какъ же ты нашла свою мать? — спросилъ Р. Вильферъ съ нкоторымъ сомнніемъ.

— Очень непріятною, папа, такъ же, какъ и Лавви.

— Он бываютъ иногда того… не совсмъ любезны… гм… — замтилъ кроткій херувимчикъ. — Но, я надюсь, ты была снисходительна къ нимъ, моя драгоцнная?

— Ничуть. Я сама была непріятна, папа. Вс мы были одинаково непріятны… Но я хочу, чтобы вы похали со мной прокатиться, папа. Пообдаемъ гд-нибудь вмст.

— Дло въ томъ, моя милая, что я уже полъ… полъ… (если можно упоминать о такомъ блюд въ такой роскошной карет) говяжьихъ сосисокъ, — отвчалъ Р. Вильферъ, скромно понижая голосъ на послднемъ слов и осматривая шелковую, канареечнаго цвта, обивку кареты.

— О, это ничего не значитъ, папа!

— Правда твоя, оно почти что ничего не значитъ, когда предлагаютъ чего-нибудь новкусне, — согласился онъ, проводя рукой по губамъ. — Но все-таки, когда обстоятельства, надъ которыми ты не властенъ, ставятъ преграду между тобой и нмецкими свиными сосисками, то ничего не остается больше, какъ довольствоваться (онъ опять понизилъ голосъ изъ уваженія къ карет)… говяжьими.

— Бдный, милый папа! Папа, прошу васъ, умоляю васъ, отпроситесь на весь остальной день! Подемъ со мной и проведемъ его вмст.

— Хорошо, моя милая, я слетаю въ контору — спрошу разршенія.

— Только, прежде чмъ вы слетаете въ контору, папа, — проговорила Белла, снимая съ него шляпу, и, взявъ его за подбородокъ, принялась взбивать ему волосы по своей старой привычк,- скажите, что я, хотя и взбалмошная и злая, а никогда не обижала васъ.

— Дорогая моя, говорю это отъ всего моего сердца… Но позволь себ замтить, — нжно намекнулъ херувимчикъ, выглядывая изъ окошка кареты, — какъ бы намъ не привлечь общаго вниманія. Вдь не часто случается, чтобы человку убирала волосы прелестная женщина на улиц, въ собственной карет.

Белла расхохоталась и надла ему шляпу. Но когда его дтская фигурка затрусила, переваливаясь, обратно къ контор, она подумала о томъ, какой на немъ обтрепанный, бдный костюмъ, вспомнила его веселую покорность судьб, и на глазахъ у нея навернулись слезы. «Ненавижу этого секретаря за то, что онъ сметъ такъ думать обо мн, а все-таки онъ, кажется, наполовину правъ», сказала, она себ.

Р. Вильферъ скоро воротился, боле чмъ когда-нибудь напоминая мальчика, вырвавшагося изъ школы. Белла отпустила карету, написавъ карандашомъ записку мистрисъ Боффинъ, въ которой увдомляла ее, что она осталась съ отцомъ.

— Все уладилъ, милочка. Отпускъ дали сейчасъ же, да еще какъ любезно отпустили!

— Теперь скажите, папа, гд можемъ мы найти такое укромное мстечко, чтобы мн подождать васъ, пока вы сходите по одному моему порученію, потому, что карету отправлю домой.

Это потребовало нкотораго размышленія.

— Вотъ видишь ли, душечка, ты стала такою прелестнйшею женщиной, что мстечко это должно быть самое укромное.

Наконецъ, онъ придумалъ: подл сада у Тринити-Гаузъ, на Тоуэръ-Гилл. Туда они и отправились.

— Слушайте теперь, папа, что я вамъ буду говорить. Общайтесь и клянитесь сдлать все, какъ я вамъ скажу.

— Общаюсь и клянусь, мой дружокъ.

— Прежде всего: не задавайте мн никакихъ вопросовъ. Вотъ вамъ кошелекъ: ступайте въ ближайшій магазинъ готоваго, самаго лучшаго платья, купите тамъ и надньте самую лучшую пару, самую лучшую шляпу и самые лучшіе сапоги — изъ патентованной кожи, папа, помните! — все самое лучшее, что только можно получить за деньги, и потомъ возвращайтесь ко мн.

— Но послушай, дорогая моя…

— Берегитесь, папа! — И она весело подняла указательный пальчикъ. — Вы общались, вы клялись. — Это нарушеніе присяги — сами знаете.