Наш общий друг. Часть 2

— Во всякомъ случа вы знаете, сэръ, почему я очутилась здсь, — возразила Белла, чувствуя, какъ прежнее негодованіе подступаетъ ей къ груди. — Мистеръ Боффинъ мн говорилъ, что вамъ извстна каждая строка, каждое слово духовнаго завщанія, какъ извстны и вс его дла. Неужели же недостаточно, что въ этомъ завщаніи мною распоряжаются, какъ какою-нибудь лошадью или собакой? И неужели вы тоже считаете позволительнымъ распоряжаться мною въ вашихъ планахъ и спекулировать мною тотчасъ посл того, какъ я перестала быть предметомъ общихъ насмшекъ и пересудъ? Неужели я весь свой вкъ обречена быть чьей-нибудь собственностью?

— Поврьте мн, вы жестоко ошибаетесь, — повторилъ секретарь.

— Я была бы рада въ этомъ убдиться, — отвчала Бэлла.

— Сомнваюсь, чтобы вы могли когда-нибудь убдиться… Доброй ночи. Само собою разумется, что я приложу вс старанія, чтобы скрыть это наше свиданіе отъ мистера и мистрисъ Боффинъ, пока я работаю здсь. Даю вамъ слово, что то, на что вы жаловались, кончилось навсегда.

— Тогда я рада, что высказалась, мистеръ Роксмитъ. Это было для меня мучительнымъ и труднымъ дломъ, но оно сдлано. Если я васъ оскорбила, — простите меня. Я вспыльчива, пожалуй, даже взбалмошна и немного избалована, но, право, я не такъ дурна, какъ кажусь и какъ вы меня считаете.

Онъ выходилъ уже изъ комнаты, когда она, неожиданно смягчившись по свойственной ей своенравности, прибавила эти слова.

Оставшись одна, она откинулась на спинку отоманки и пробормотала: „Я и не знала, что прелестнйшая женщина можетъ быть такимъ дракономъ!“; потомъ встала, подошла къ зеркалу, посмотрлась въ него и сказала своему отраженію: „Ты положительно хорохорилась, дурочка“. Потомъ нетерпливо прошлась по комнат въ самый дальній конецъ и прибавила про себя: „Жаль, что со мной сейчасъ нтъ папа: я бы поговорила съ нимъ о бракахъ по разсчету. Впрочемъ, оно, пожалуй, лучше, что его нтъ: бдняжка! я непремнно взъерошила бы ему волосы, будь онъ тутъ“. Потомъ она сла, отбросила свою работу, отбросила книгу, и запла вполголоса какую-то псенку, — запла фальшиво и разсердилась на себя.

А что же длалъ въ это время Джонъ Роксмитъ?

Онъ сошелъ внизъ, въ свою комнату, и тамъ зарылъ Джона Гармона еще на нсколько саженъ глубже въ землю. Потомъ онъ взялъ шляпу и вышелъ и, шагая въ Галловей или въ другое мсто (не все ли равно ему было — куда), набрасывалъ насыпь за насыпью на могилу Джона Гармона. Эта прогулка привела его домой на разсвт. Онъ такъ трудился всю ночь, громоздя глыбу на глыбу земли надъ могилой Джона Гармона, что къ этому времени мертвецъ Джонъ Гармонъ лежалъ подъ цлымъ альпійскимъ хребтомъ, а могильщикъ его Джонъ Роксмитъ все еще наваливалъ на него горы, облегчая свою работу заунывною псней: „Завалите его, придавите его, не давайте ему выходить!“

XIV

Твердое ршеніе

Работа могильщика, заваливавшаго землей Джона Гармона, отнюдь не способствовала крпкому сну. Однако къ утру Джонъ Роксмитъ немного забылся и всталъ, укрпленный въ своемъ ршеніи. Теперь все прошло. Никакой призракъ уже не нарушитъ покоя мистера и мистрисъ Боффинъ. Невидимый и безгласный духъ посмотритъ еще нсколько времени на существованіе, съ которымъ онъ разстался, и затмъ навки оторвется отъ людей и событій, среди которыхъ ему не было мста.