Наш общий друг. Часть 2

Потомъ онъ угрюмо застегиваетъ на себ сорочку и въ промежуткахъ, нагнувъ голову, поглядываетъ себ на руки такъ, какъ будто на нихъ и въ самомъ дл остались синяки отъ драки; потомъ сердито требуетъ прочія части одежды и, не спша, напяливаетъ ихъ съ видомъ крайняго раздраженія противъ своего недавняго противника и зрителей ихъ поединка. Ему, повидимому, кажется, что у него течетъ изъ носу кровь, и онъ безпрестанно утираетъ носъ верхнею стороною руки и смотритъ, не осталось ли на ней слдовъ крови, совсмъ какъ кулачный боецъ посл боя.

— Гд моя шапка? — вопрошаетъ онъ, облачившись.

— Въ рк,- отвчаетъ кто-то.

— Неужто не нашлось ни одного честнаго человка, который вытащилъ бы ее?.. А, можетъ, и вытащилъ да прикарманилъ?.. Хорошъ народецъ, нечего сказать!

Такъ говоритъ мистеръ Райдергудъ, съ недобрымъ чувствомъ принимая изъ рукъ дочери уступленную ему на подержаніе шапку и угрюмо натягивая ее на уши. Вслдъ за тмъ, поднявшись на свои, еще нетвердыя, ноги, тяжело оперевшись на дочь, онъ огрызается на нее:

— Держи крпче! Чего ломаешься? Ишь барыня нашлась!

И съ этимъ выходитъ изъ круга бойцовъ, гд у него происходилъ маленькій кулачный поединокъ со смертью.

IV

Годовщина счастливаго дня

Мистеръ и мистрисъ Вильферъ начали праздновать годовщину своей свадьбы на четверть столтія раньше, чмъ начали праздновать свою годовщину мистеръ и мистрисъ Ламль, и все-таки — продолжали праздновать это событіе въ кругу своей семьи. Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобы такія празднованія приносили съ собой что-нибудь особенно пріятное, или чтобы семья ожидала наступленія этого счастливаго дня съ какими-нибудь несбыточными, радужными надеждами и потому испытывала разочарованіе всякій разъ, когда онъ проходилъ. Годовщина отбывалась скоре какъ нравственный долгъ, какъ постъ, а не какъ праздникъ, давая мистрисъ Вильферъ — возможность проявить во всей крас ея зловщее величіе, составлявшее отличительную черту этой впечатлительной женщины.

Настроеніе благородной дамы въ такихъ радостныхъ случаяхъ представляло какую-то странную смсь героическаго терпнія и героически-христіанскаго всепрощенія. Мрачные намеки на боле выгодную партію, которую она могла бы сдлать, ярко просвчивали сквозь черную мглу ея спокойствія и выставляли Херувимчика, ея мужа, въ надлежащемъ вид,- въ вид маленькаго чудовища, неизвстно за что взысканнаго милостью небесъ и стяжавшаго сокровище, котораго искали и изъ-за котораго напрасно состязались люди боле достойные. Такой взглядъ на положеніе длъ установился въ семь такъ твердо, что каждая наступавшая годовщина заставала мистера Вильфера въ полос покаянія, доходившаго по временамъ до того, что онъ жестоко упрекалъ себя въ дерзновенной отваг, съ какою нкогда позволилъ себ назвать своею женой столь возвышенную особу.

Что же касается дтей (здсь рчь идетъ, конечно, о дтяхъ уже вышедшихъ изъ нжнаго возраста), то для нихъ дни этихъ торжествъ были до того непріятны, что ежегодно заставляли ихъ жалть, зачмъ мама замужемъ не за кмъ-нибудь другимъ, а за бднымъ папа, которому приходится такъ жутко, и зачмъ папа женатъ на мам, а не на комъ-нибудь другомъ. Когда въ дом остались только дв сестры, то въ первую же за тмъ годовщину отважный умъ Беллы проявился въ слдующемъ полушутливомъ замчаніи: «Не понимаю», сказала она, «что такого необыкновеннаго папа нашелъ въ мама, чтобы разыграть дурачка и попросить ея руки».

Когда, по прошествіи года, счастливый день снова наступилъ обычной чередой, Белла пріхала къ роднымъ въ Боффиновой карет. Въ семь было въ обыча приноситъ въ этотъ день жертву на алтарь Гименея въ вид пары пулярокъ, и потому Белла заране извстила запиской, что она привезетъ эту жертву съ собой. И вотъ, миссъ Белла и пара пулярокъ, соединенными усиліями двухъ лошадей, двухъ лакеевъ, четырехъ колесъ и большой собаки съ огромнымъ ошейникомъ, подъхали къ дверямъ родительскаго дома. Тутъ ихъ встртила сама мистрисъ Вильферъ, величіе которой, въ этомъ экстрекномъ случа, усугублялось таинственной зубной болью.

— Вечеромъ мн не нужна будетъ карета, — сказала Белла; — я возвращусь пшкомъ.

Лакей мистрисъ Боффинъ дотронулся до шляпы, а мистрисъ Вильферъ напутствовала его грознымъ взглядомъ, долженствовавшимъ вселить въ его дерзновенную душу увренность, что лакеи въ ливреяхъ — не рдкость въ этомъ дом.

— Милая мама, здоровы ли вы? — спросила Белла.

— Я здорова, Белла, насколько это возможно, — отвчала мистрисъ Вильферъ.

— Боже мой, мама, вы говорите такъ, какъ будто только что произвели кого-нибудь изъ насъ на свтъ, — замтила Белла.

— Да, да, — вмшалась Лавви черезъ родительское плечо, — мама съ самаго утра сегодня пребываетъ въ мукахъ. Теб хорошо смяться, Белла, но меня это приводитъ въ отчаяніе.

Бросивъ на Лавинію взглядъ до того подавляюще-величественный, что излишне было бы сопровождать его словами, мистрисъ Вильферъ повела обихъ дочерей своихъ на кухню, гд должна была готовиться жертва.