Наш общий друг. Часть 2

— Не хочешь ли крылышка, моя милая?

— Благодарю. Я буду сть все, что теб угодно, Р. Вильферъ.

— Хорошо. Но все-таки скажи, мой другъ, любишь ты крылышко?

— Люблю, какъ и все другое, Р. Вильферъ.

Посл чего эта величавая женщина продолжала кушать съ такимъ видомъ, точно готовилась посвятить себя общему благу или кормила толпы народа на площадяхъ.

Белла привезла съ собою дессертъ и дв бутылки вина, озаривъ такимъ образомъ празднество небывалымъ дотол блескомъ. Мистрисъ Вильферъ приняла на себя честь провозгласить первый тостъ и сказала:

— Р. Вильферъ, пью за твое здоровье!

— Благодарю, моя милая. А я за твое!

— Здоровье папа и мама, — сказала Белла.

— Позволь, совсмъ не то, — вмшалась мистрисъ Вильферъ, распяливая одну изъ своихъ перчатокъ. — Я пила за здоровье твоего папа. Если же ты непремнно желаешь включить въ этотъ тостъ и меня, то я изъ чувства благодарности не буду препятствовать.

— Господи! Да какъ же иначе, мама? — заговорила храбрая Лавинія. — Разв ныншній день не тотъ самый день, когда вы и папа сдлались однимъ существомъ. Я наконецъ всякое терпніе теряю.

— Какимъ бы обстоятельствомъ ни ознаменовался этотъ день, но онъ во всякомъ случа не тотъ день, Лавинія, въ который я позволю дтямъ мн грубить. Прошу тебя, приказываю теб быть скромне… Р. Вильферъ, здсь кстати будетъ напомнить, что приказывать слдуетъ вамъ, а мн только повиноваться. Это вашъ домъ, и вы хозяинъ за вашимъ столомъ. За здоровье насъ обоихъ! — И она выпила тостъ съ ужасающей чопорностью.

— Я, право, побаиваюсь, душа моя, что теб несовсмъ весело сегодня, — замтилъ Херувимчикъ кротко.

— Напротивъ, очень весело, — отвтила мистрисъ Вильферъ. — И отчего мн можетъ быть невесело, хотла бы я знать?

— Мн показалось, что лицо твое…

— Лицо мое можетъ быть страдальческимъ лицомъ, но какое вамъ до этого дло и кто можетъ это знать, когда я улыбаюсь?

Она дйствительно улыбалась, и этой улыбкой, очевидно, заморозила всю кровь въ Джордж Сампсон, ибо, уловивъ ея улыбающійся взглядъ, сей молодой джентльменъ до того ужаснулся его выраженія, что совершенно растерялъ вс мысли, не понимая, чмъ онъ могъ навлечь на себя ея гнвъ.

— Въ этотъ день моя душа естественно впадаетъ въ задумчивость и обращается къ прошлому, — сказала мистрисъ Вильферъ.

Миссъ Лавинія, сидвшая наискосокъ, презрительно скрестивъ руки, отвтила на это (не вслухъ, однакоже):

— Ради Бога скажите, мама, какой кусокъ вамъ больше по вкусу, и кончите скоре эту канитель.

— Душа моя, — продолжала мистрисъ Вильферъ ораторскимъ тономъ, — естественно возвращается къ папа и мама (я разумю здсь моихъ родителей). Къ періоду одного изъ раннихъ разсвтовъ этого дня. Я считалась высокою ростомъ (можетъ статься, я и была такова). Папа и мама были несомннно высокаго роста. Мн рдко приходилось встрчать женщинъ красиве моей матери, и я никого не встрчала красиве отца.

На это неукротимая Лавви замтила вслухъ:

— Каковъ бы ни былъ ддушка по наружности, но онъ во всякомъ случа не былъ женщиной.

— Твой ддушка, — возразила мистрисъ Вильферъ грознымъ голосомъ, сопровождая свои слова грознымъ взглядомъ, — твой ддушка былъ именно такимъ, какъ я его описываю, и онъ хватилъ бы о земь любого изъ своихъ внучатъ, который осмлился бы усумниться въ этомъ. Одною изъ завтнйшихъ надеждъ моей мама была надежда, что мужъ мой будетъ мн подъ ростъ. Можетъ быть, это была слабость, но если такъ, то этой слабостью, мн помнится, гршилъ и король Фридрихъ Прусскій.

Вс эти изреченія обращались къ мистеру Джорджу Сампсону, у котораго, однако, не хватило смлости выйти на единоборство. Прижавшись грудью къ столу, онъ ничего не отвтилъ и сидлъ, не поднимая глазъ. Но мистрисъ Вильферъ продолжала съ возрастающей суровостью въ голос, пока не принудила сдаться этого труса.