Наш общий друг. Часть 2

Белла задумчиво ноглядла на него и покачала головой.

— А между тмъ я знаю, что это такъ, папа. Слишкомъ хорошо знаю.

— Душечка моя, ты меня не на шутку тревожишь, — сказалъ папа. — Ужъ не отказала ли ты еще кому-нибудь?

— Нтъ, папа.

— Никому? — переспросилъ онъ, опять, многозначительно приподнимая брови.

— Никому, папа.

— А нтъ ли еще кого-нибудь, кто хотлъ бы попытать счастья, если бъ ты позволила ему, моя милочка?

— Никого, насколько мн извстно, папа.

— Такъ-таки и нтъ никого, кто былъ бы не прочь попытать счастья, если бъ ты позволила? — повторилъ свой вопросъ Херувимчикъ, прибгая къ послднему средству.

— Разумется, нтъ, — сказала твердо Белла, встряхнувъ его еще раза два.

— Разумется, нтъ, — согласился онъ. — Милая моя дочурка, я боюсь, что всю ночь не засну, если ты мн не скажешь нумера четвертаго.

— Ахъ, папа, ничего нтъ хорошаго въ нумер четвертомъ. Нумеръ четвертый очень меня огорчаетъ, мн даже не хочется врить ему. Я всячески старалась не замчать, и мн больно говорить объ этомъ даже съ вами… Дло въ томъ, что мистера Боффина портитъ богатство: онъ мняется къ худшему съ каждымъ днемъ.

— О, Белла, я надюсь, что нтъ! Я увренъ, что нтъ.

— Я тоже надялась, тоже старалась не врить себ, но это такъ, папа: онъ съ каждымъ днемъ становится хуже и хуже. Не ко мн — со мной онъ всегда одинаковъ, — но ко всмъ остальнымъ. Онъ подозрителенъ, капризенъ, жестокъ, несправедливъ. И мн кажется, это все усиливается въ немъ. Если когда-нибудь удача губила человка, такъ это случилось съ нимъ. И все-таки подумайте, папа, какъ несокрушима власть денегъ! Я вижу теперь эту власть, презираю ее, боюсь ея, и не уврена, что деньги не сдлаютъ со мной того же. И несмотря ни на что деньги занимаютъ вс мои помыслы, вс мечты, и вся моя жизнь, когда я себ ее представляю, состоитъ изъ денегъ, денегъ, однихъ только денегъ и всего того, что деньги могутъ дать.

V

Золотой мусорщикъ попадаетъ въ дурную компанію

Ошибался ли на этотъ разъ быстрый и наблюдательный умъ Беллы Вильферъ или золотой мусорщикъ дйствительно попалъ въ пробирную печь житейскаго искуса и выходилъ изъ нея выжигой. Терпніе, читатель: худая молва быстро разносится, и скоро мы все узнаемъ.

Въ тотъ самый вечеръ, когда Белла вернулась домой, отпраздновавъ въ родительскомъ дом годовщину счастливаго дня, случилось нчто такое, что заставило ее еще больше насторожиться въ ея наблюденіяхъ. Въ дом Боффиновъ была комната, извстная какъ комната мистера Боффина. Не блиставшая такой пышностью, какъ все прочее въ этомъ дом, она была зато гораздо уютне другихъ апартаментовъ: въ ней царилъ духъ домашняго очага, который былъ загнанъ въ этотъ уголокъ обойнымъ и декоративнымъ деспотизмомъ, неумолимо отворачивавшимъ лицо свое отъ всхъ моленій о пощад, съ какими обращался къ нему мистеръ Боффинъ, пытаясь отстоять другія комнаты. Комната мистера Боффина, несмотря на свое скромное положеніе (окна ея выходили на бывшій уголъ Сайлеса Вегга) и на отсутствіе въ ней атласа, бархата и позолоты, занимала въ дом прочное мсто, въ род того, какъ туфли и халатъ. Всякій разъ, когда семья хотла провести особенно пріятный вечерокъ у камина, она непремнно, какъ бы по непреложному, разъ навсегда установленному правилу, собиралась въ комнат мистера Боффина.

Когда Белла вернулась домой, ей доложили, что мистеръ и мистрисъ Боффинъ сидятъ въ этой комнат. Направившись прямо туда, она застала тамъ и секретаря, явившагося, очевидно, по длу, такъ какъ онъ стоялъ съ какими-то бумагами въ рукахъ у стола, на которомъ горли свчи подъ абажуромъ и за которымъ сидлъ мистеръ Боффинъ, откинувшись на спинку мягкаго кресла.

— Вы заняты, сэръ? — спросила Белла, въ нершимости остановившись въ дверяхъ.

— Нтъ, нтъ, моя милая. Вы свой человкъ. Вы у насъ не гостья. Входите, входите. Вотъ и старушка наша на своемъ всегдашнемъ мстечк.

Мистрисъ Боффинъ поспшила подкрпить эти слова привтливымъ кивкомъ и улыбкой, и Белла, захвативъ свою книгу, подсла къ камину за рабочій столикъ хозяйки. Мистеръ Боффинъ сидлъ въ противоположномъ углу.

— Ну, Роксмитъ, — заговорилъ онъ, такъ громко стукнувъ по столу рукой, дабы привлечь вниманіе секретаря, что Белла, перевертывавшая листы своей книги, вздрогнула и обернулась къ нему, — ну, Роксмитъ, на чемъ бишь мы остановились?

— Вы говорили, сэръ, — отвчалъ секретарь съ замтной неохотой, оглянувшись на остальную компанію, — вы говорили, что находите своевременнымъ назначить мн окладъ.

— Не считайте для себя унизительнымъ сказать просто «жалованье», милый мой, — жестко поправилъ его мистеръ Боффинъ. — Я никогда не говорилъ ни о какомъ своемъ «оклад», когда былъ въ услуженіи, чоргь возьми!

— … Назначить мн жалованье, — поправился секретарь.

— Роксмитъ, вы не горды, я надюсь? — спросилъ мистеръ Боффинъ искоса взглянувъ на него.

— Надюсь, сэръ, что нтъ.

— Я по крайней мр не зналъ гордости, когда я былъ бденъ, — продолжалъ мистеръ Боффинъ. — Гордость не вяжется съ бдностью — помните это. Да и можетъ ли иначе быть? Дло ясно, какъ день: бдняку нечмъ гордиться. Это было бы чистйшей безсмыслицей.