Нашествие

Мужик поднял, прижал к стеклу тряпку. Мари в ужасе отпрянула от стекла. Она узнала свою косынку. Ту, что потеряла. Увидела кровь. Лицо мужика стало жалким. Мари сделал ему знак и вдоль стены, позади спиной стоявших к ней гостей, поспешила к дверям. Никто её не видел. Никому не было до неё дела.

— Я не положу оружия! — выкрикивал губернатор, опустив глаза к бумаге в трясущихся руках. — Доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве моём.

Облаков не выдержал. Повернулся к окну. Увидел, что жена бежит к двери. Он стоял рядом с губернатором, под всеобщими взорами. Он ничего не мог поделать. Только смотреть.

— Александр, — благоговейно прочёл подпись губернатор. Слёзы стояли в его глазах. Припал губами к буквам, начертанным всемилостивейшей рукой.

И никто не нашёл этот его порыв смешным или фальшивым. Все лица дышали одним чувством. Губернатор отнял бумагу от губ. И восторженно крикнул:

— За нашу победу, господа! Ура! Шампанское!

Все тотчас задвигались, зашуршали платья, заплескались голоса, и Облаков наконец сорвался с места.

Двери растворились. Лакеи стали разносить на подносах тоненькие бокалы с вином кометы. В каждом цепочками летели вверх крошечные пузырьки. В крови у каждого, казалось, бурлили почти такие же. Глаза горели, затмевая блеском бриллианты дам.

— За нашу победу!

— За отечество!

— За императора!

— Ура!

Облаков добежал до двери. Отпрянули недоумённо лакеи.

— Мари! — крикнул вниз на лестницу. Но знал, что опоздал.

Глава 7

Тяжелее раненого только мертвец.

Бурмин схватил Алёшу под мышки. Поволок к коляске. Руки свёл спазм, Бурмин чуть не выронил Алёшу, панически глянул на небо: оно уже было будто покрыто рыжими перьями. Значит, время на исходе. Перехватил покрепче, раненый издал отчаянный крик. Бурмин осторожно опустил на землю и по тупой тяжести с ужасом почувствовал: Алёша уже скорее тело, чем живой человек.

Он был бледен и мелко дрожал. Губы посерели. Крови больше не было. Она сочилась внутри. Бурмин задрал Алёше рубашку. Дотронулся до живота. Он был твёрдый. Кровь собиралась внутри.

— Бурмин… Бурмин… Что там? — засипел Алёша.

— Всё хорошо. Я думаю.

Алёша слабо шевельнул губами:

— Хорошо?

О том, чтобы трясти раненого по ухабистой дороге до самого Смоленска, чтобы искать там лекаря, не могло быть и речи. Алёша умирал.

Руки свело опять. Птицы низко проносились над травой, срезая отяжелевших от вечерней влаги насекомых. Солнце уже касалось еловых султанов.

— Лежите смирно. Вас надо согреть.

— Смирно… — опять попробовал улыбнуться Алёша, — а то ведь удеру.

У Бурмина сердце сжалось от жалости. Легкомысленный эгоист, перед лицом близкой смерти Алёша старался шутить — чтобы приободрить его самого. Бурмин разглядел за стволами и зеленью сероватую избушку. Быстро пошёл к ней.

— Эй! — крикнул на ходу.

Но окна были пусты и темны. Между брёвнами неопрятно торчал сухой мох, сквозили щели. Дверь нараспашку. Бурмин заглянул: пусто. Только на полу лежал высохший трупик какого-то мелкого зверька.

— Чёрт… — На этот раз спазм начался от рук, скрутил всё тело. Медлить было нельзя. Бурмин отыскал возле избы сухую ветку, ударил по ней ногой, переломил. Сложил на полу шалашиком. Вырвал из стены и заткнул под щепки пучок сухой травы. Выхватил кремень. Стал щёлкать. Потянул сизый дымок. Мало. Руки опять свело.

— Проклятье!

Кремень выпал.

— А, чтоб тебя…

Принялся дуть, пока не потемнело в глазах.

— Бурмин, — позвал снаружи раненый.

— Сейчас, Алёша. Я постараюсь. Разведу костёр, вас надо согреть.

— Бросьте это.

— Сейчас, сейчас.

— Сядьте со мной.

Бурмин глянул: от солнца осталась только рыжая полоска над елями. Бросился к Алёше, схватил под мышки. Тот вскрикнул.

— Алёша… сейчас…

— Зачем…

Бурмин волок его, ступни Алёши подпрыгивали, приминая траву.

— Вы не можете всю ночь лежать на земле.

— Бурмин… Не уходите! Прошу…

— Я… Я… позову на помощь… Вернусь с врачом.

Алёша заорал, когда Бурмин втаскивал его через порог. Схватился за его плечи:

— Бурмин… Не уходите.

— Нужен врач.

Но Алёша точно расслышал ложь в его голосе:

— К чёрту… Не нужен. Сами знаете.

— Не говорите глупостей. Рана есть рана.

— Смерть есть смерть.

Бурмина повело, он едва успел схватиться за край окна, ноги подкосились. В глазах померкло. Но слух уловил далёкий стук колёс, конский топ, испуганно-торопливый окрик. Голос был знаком. Боясь поверить, Бурмин вскинул и выпрямил тело. Бросился к двери. Крикнул:

— Здесь!

От окрика Иван вздрогнул, вжал подбородок в плечи, повозка ещё катилась, а Иван уже спрыгнул и ринулся в чащу, точно человечий взгляд палил его.

Мари натянула вожжи взмыленной, храпящей лошади. Спрыгнула в траву, побежала к избе. На пороге замерла и бросилась к распростёртому в полумраке на полу:

— Алёша!

Она упала рядом на колени. Бальное платье облаком осело вокруг. От неё пахло вином и духами: праздничный запах недавнего веселья был так странен в этой убогой избе, так близко со смертью.

— Алёша!

Но он не открыл глаза.

— Боже мой… — Она испуганно отняла свою мокрую ладонь, увидела тёмное пятно на ней, на сюртуке. — Что с ним? Что случилось?

— Он стрелялся.