Нашествие

За дверью залпом грянул хохот. При появлении Бурмина оба весельчака умолкли. Заседатель помещался за своим столом, а на краю стола весьма непринуждённо сидел в позе, напоминающей посадку в дамском седле, не кто иной, как господин Егошин. При виде Бурмина он сделал гримасу: ба! Бурмин подчёркнуто не смотрел на него.

— Сию секундочку. — Заседатель Чирков услужливо приподнял зад. Зыркнул на Егошина — и на дверь. Тот ухмыльнулся. Отвесил Бурмину шутовской поклон на прощание.

Заседатель Чирков по роду службы знал, кто кому в губернии родственник и каким имуществом владеет. Бурмин в его мыслительной таблице помещался внизу — как помещик, который сам себя разорил нелепой раздачей вольных писем всем своим крепостным, — но при этом как бы на плавающей кривой траектории, которая могла выбросить его на самый верх, едва помрёт старая Солоухина, каковой он был единственным наследником. То есть в любой момент.

— Чем имею честь оказаться полезным? — опять нагнул стан Чирков.

— Да всё тем же. Мне угодно поскорее заверить сделку о продаже леса и уплатить положенные сборы.

— Ах… — Чирков изобразил лицом непоправимую скорбь. — Это… Боюсь, что…

— В чём задержка? Ведь дело рутинное. Стороны обо всём согласны.

Он начал перебирать бумаги на столе:

— Ну да. Так и есть. Дело ваше перешло к заседателю Ширяеву, а он…

Но Бурмин уже вышел.

У заседателя Ширяева ему ответили, что дело о купчей перешло к заседателю Пантелеймонову. Того пришлось дожидаться. А когда заседатель Пантелеймонов освободился, то выяснилось, что дело опять уплыло к заседателю Чиркову.

Но контора Чиркова была пуста. Только по шнуру, свисавшему из папки, полз клоп.

— Ах чёрт тебя подери… — топнул в сердцах Бурмин.

— Присутственные часы кончились. — Секретарь скосил глазки с сероватому носу. — Приходите завтра.

— Где господин Чирков?! Куда он отправился?

— Не могу знать…

— Куда?!

Но в кривое оконце уже увидел коляску. В ней помещался господин Егошин. Он курил папиросу в мундштуке и поглядывал на крыльцо, очевидно, кого-то дожидаясь. На лице его была та же насмешливая гримаса, что всегда. Точно господин Егошин всему миру говорил: «И этой штукой вы думаете меня удивить? Ну-ну».

Бурмин выскочил на крыльцо, когда Егошин столкнул лесенку и Чирков уже поставил на неё ногу. Увидев Бурмина, он несколько обмяк, как бы готовый к тому, что из него начнут выколачивать пыль (иные смоленские дворяне, особенно отставные офицеры, распускали руки).

— Ничем не могу, увы, быть полезен. Присутствие окончено.

Егошин белыми бесстыжими глазами глядел на обоих.

Бурмин перехватил его взгляд. Егошин холодно ухмыльнулся, пожал плечами:

— Неумолимая Фемида-Немезида.

И выпустил из ноздрей сизый дым.

— Сколько же он вам заплатил? — презрительно бросил заседателю Бурмин. — Рубль? Три? Червонец?

Глаза Чиркова забегали. Пятирублёвая бумажка лежала в сапоге.

Брови Егошина весело приподнялись:

— Виноват… Вы намекаете, господин заседатель получил взятку?

Бурмин схватил Чиркова за локоть:

— Это же всего лишь деньги. Сколько вам нужно? Я заплачу сверху. Мне нужны эти бумаги сегодня.

— Виноват… — глумился из коляски Егошин. — Господину заседателю пытаются дать взятку? Или мне послышалось?

Чирков втянул голову в плечи, забормотал, отворачиваясь:

— Приходите завтра, в присутственные часы. Посмотрим, что можно сделать.

— Неужели в вас нет ничего человеческого! — в сердцах воскликнул Бурмин. — Речь о жизни и смерти!

Чирков усомнился, нерешительно убрал ногу с лесенки. Егошин загоготал:

— Ох уж эти благородные господа. Какие сцены! Какие страсти! Вам хорошо говорить, господин Бурмин, хочу то, хочу сё. Вы помещик, а не чиновник. С вас по службе не взыщут, если что не так.

Крючкотвор струхнул:

— Порядок есть порядок. Приходите завтра, — тоненько пробрехал и полез в коляску к Егошину.

Алина остановилась перед портретом дамы с розой в напудренной причёске. Снисходительно усмехнулась прошлым модам. Внимательно вгляделась в лицо. Сходство странно проступало: в вырезе глаз, во лбу. Только это лицо было женским. А то — мужским. И этому лицу — на портрете — никогда уже не суждено было состариться.

От этого, от старинной симметрии диванов, столов и кресел, от запаха лекарств, проступившего сюда, Алине стало грустно.

Вошла сенная девушка:

— Госпожа вас примет. Прошу.

Как ни старалась Алина скроить учтивую мину и предстать перед бабкой Бурмина в виде постной святоши, любопытство невольно проступило на её лице. Она жадно вглядывалась в черты когда-то знаменитой красавицы. Она слыхала о графине Солоухиной то же, что и все. Пятнадцати лет та стала любовницей всесильного Потёмкина, а потом была выдана замуж. С приданым, которое заткнуло рты всем. Молва вела длинный список её любовникам.

«И чем всё кончается», — про себя вздохнула Алина при виде человеческой развалины, укутанной в плед так, что составляла единое целое с креслом.

Присела в почтительном реверансе.

Графиня Солоухина сама пригласила её. Что могло это значить? Только то, что от успеха этого визита зависело многое.