Наступит день

Простой народ и передовые люди радовались заключению этого договора, считая его победой советской дипломатии. Многие при встрече даже поздравляли друг друга:

— Слава богу, кажется, конец английским интригам! И с надеждой глядели в будущее.

Однако официальные круги и реакционные слои населения смотрели на этот факт иначе. Все газеты были полны антисоветской ложью и клеветой, которые они черпали из передач лондонского и французского радио. Это вносило сумятицу в сознание широких масс, дезориентировало их.

— А что, если мы выпустим специальную листовку? — предложил вдруг Риза Гахрамани. — Наш долг сказать народу правду.

— Это идея! — радостно воскликнул Фридун. — Ты прав — с этим нельзя медлить. А ну, давай послушаем московское радио. Как раз время!

— Еще пять минут, — сказал Риза Гахрамани, взглянув на часы. Послушаем Москву и примемся за листовку. На этот раз можно будет отпечатать в типографии и распространить повсюду.

Они заперли на ключ дверь, закрыли окна, опустили занавески и подсели к радиоприемнику, приглушив его звук.

Передача была посвящена советско-германскому договору и международному положению.

Москва говорила спокойно и уверенно. В голосе диктора ощущалась сила правды.

— Бери бумагу, скорее! — шепнул Риза Гахрамани.

Затаив дыхание, они слушали речь, свободную от истерических выкриков, от дешевых восклицаний и туманных выражений, которыми изобиловали выступления иранских и западноевропейских политиков. Простыми и ясными словами возвещалась миру настоящая правда.

Они слушали, иногда легонько подталкивая друг друга, радостно улыбаясь или многозначительно переглядываясь. Фридун торопливо записывал.

Когда передача кончилась, они сели на диван и начали разбирать записанное. Фридун успел записать не только общее содержание передачи, но даже отдельные фразы.

Особенно поправилось им то место передачи, где вскрывалась империалистическая сущность якобы "чисто идеологической борьбы", которую объявили Германии английские и французские правящие круги.

— Почитай еще раз! — попросил Риза Гахрамани. — Это место надо целиком включить в листовку.

Прежде чем приступить к составлению текста листовки, они решили повидаться с Керим ханом Азади и Курд Ахмедом и посоветоваться с ними. Но в последний момент, когда они уже собрались выходить, Риза Гахрамани остановил Фридуна и потащил его к столу.

— Нельзя терять ни минуты! Садись за листовку, а я найду их и приведу сюда. — И он выскочил из комнаты.

Фридун принялся за составление текста листовки.

Оставив работу у братьев Сухейли, Фридун поступил на юридический факультет Тегеранского университета, в чем ему оказали большую помощь сертиб Селими и профессор Билури. За короткое время ему удалось завоевать уважение и любовь своих товарищей, студентов.

Днем он бывал на лекциях в университете, по вечерам работал дома, после чего выходил на полчаса подышать свежим воздухом. Городские улицы заполняли в этот час разряженные богачи, среди которых на каждом шагу попадались нищие в грязных лохмотьях с протянутыми трясущимися руками.

Еще в Тебризе Фридун был наслышан о тегеранских делах, да и читал кое-какую литературу" где говорилось о мрачных картинах столичной жизни. Находить такую литературу было очень трудно, приходилось доставать ее тайком, из-под полы: всякое произведение, содержавшее мало-мальскую критику даже частных сторон жизни не только Тегерана, но и вообще Ирана, находилось под строгим запретом. К числу запрещенных книг были отнесены и произведения Шейх-Мухаммеда, доктора Эрани и других прогрессивных деятелей.

Тем не менее по рукам ходили старые издания, в которых подвергались порицанию средневековый застой и реакционный режим Ирана. Что же касается современного состояния страны и созданного Реза-шахом невыносимого гнета, то об этом складывались и распространялись по городам и селам устные рассказы, анекдоты, басни, притчи. И с этим голосом народа правительство не умело и не знало, как бороться.

Из всего прочитанного и услышанного у Фридуна давно сложился в сознании образ Реза-шаха как кровожадного тирана и мрачного деспота.

Все симпатии Реза-шаха были на стороне городских и сельских богатеев, которым создавались наиболее благоприятные условия деятельности. В деревнях крестьяне, в городах рабочие были поставлены в полную зависимость от произвола купцов, фабрикантов, помещиков.

Старый крестьянин из Ардебиля часто говорил:

— Его величество сдал нас помещику, как хозяин сдает строителю материал, и поручил: строгайте, тешите, гните!

Но в высших официальных кругах и на страницах печати все больше говорилось и писалось о заслугах шаха перед Ираном, о проведенных им дорогах, о ввезенных им в страну машинах, о построенных по его указанию зданиях и дворцах. Конечно, главное место в этих рассказах отводилось столице и столичной жизни.

Вот почему, прибыв в Тегеран, Фридун с особым вниманием почти с первого же дня стал присматриваться к внешнему облику этого города, изучать жизнь столицы во всех подробностях.