С одной стороны, сегодня используются иные диагностические критерии, нежели в 1960 году. Согласно нынешним стандартам, пациенты прошлого, были, безусловно, очень сильно подавлены. Можно ли это сопоставить с тем, как мы живем в наши дни? Угнетает ли нас современный свободный образ жизни и подавляет ли избыток информации? Является ли депрессивное «измученное я»[372]
тем самым «я», которое пострадало от «нового императива самореализации»[373]? Наше состояние может быть связано со множеством как очевидных, так и неявных социальных причин. Так, вызывает сожаление утрата обязательных ценностей. Семья, церковь, общественные объединения – многие оказывавшие поддержку институты распадаются на глазах. В свою очередь, формируется эгоистичная индивидуальная воинственность, опирающаяся на материалистический дух нашего неолиберального многозадачного общества. Депрессия – это цена нашей якобы безграничной свободы и неизбежный побочный продукт мира, разочаровавшегося в науке и технике.Классической среди моделей болезней является «дисбаланс усилий и вознаграждений», сформулированный специалистом по социологии медицины Йоханнесом Зигристом[374]
. Согласно модели эксперта по здравоохранению, люди заболевают во время работы, если не получают за нее соответствующей компенсации (в виде справедливой оплаты труда, безопасности рабочего места, возможностей влияния на производственные процессы, уважения и т. п.). Чем дольше ощущается несоответствие между усилиями и компенсацией, тем больше риск развития эмоционального выгорания и депрессии, тревожного или психосоматического расстройства. Изабелла Хойзер, директор Клиники психиатрии и психотерапии в берлинской Шарите, видит основную причину увеличения количества депрессивных нарушений во все более частых запросах современного мира на успешный результат. Но «многозадачность не работает», – говорит психиатр. «Это просто огромный стресс для мозга»[375]. Действительно ли мы из-за внешних обстоятельств превращаемся в сильно подавленное общество с завышенными требованиями? В общество, перегруженное интернетом, айфонами, гаджетами и сотней телевизионных каналов, подточенное глобализацией, многозадачностью и разрушением социальных связей?Такая попытка объяснения малосостоятельна. Эксплуататорские условия труда, нищета, голод и эпидемии, две травмирующие мировые войны (и реальная вероятность третьей в любое время), глобальный экономический кризис, включая массовую безработицу, могли бы значительно раньше создать более чем достаточно оснований для депрессии. Убедительнее представляется аргумент, что растущее общественное признание психических нарушений приводит к более частым постановкам диагноза, так как пациенты чаще и, как правило, раньше обращаются за медицинской помощью.
Отчасти объяснение может также заключаться в том, что порог восприятия депрессивного состояния с 1980-х годов неуклонно снижается. Раньше случайные эпизоды печали, слабости и ощущения безнадежности для большинства людей были частью нормальной жизни, но сегодня мы очень быстро расцениваем их как болезнь. Несомненно, этому поспособствовали многочисленные кампании фармацевтической промышленности по повышению осведомленности в области заболеваний[376]
.С начала эпохи «прозака» в СМИ распространяется одна и та же информация: депрессия – опасная и плохо диагностируемая болезнь. Кроме того, это заболевание имеет биологическое происхождение – примерно как диабет. И так же, как диабет с помощью инсулина, депрессия может надежно, прицельно и эффективно лечиться благодаря современным лекарствам. В усиленной версии месседж дополнительно предупреждает не медлить с терапией, иначе болезнь неизбежно перейдет в хроническую форму, что может привести даже к морфологическим изменениям мозга. Не только общество, но и медики должны научиться распознавать депрессию, особенно в ее более легких формах. И после постановки диагноза лечить быстро и решительно – желательно, конечно, с помощью лекарств. Фармацевтическая индустрия с радостью взяла на себя эту задачу и, очевидно, очень успешна в своих информационно-просветительских кампаниях. Еще в 1977 году 64 % психиатрических консультаций не предполагали предписания лекарств и служили исключительно целям психотерапии. В 2002 году в США этот показатель упал уже ниже 10 %[377]
.