Читаем Неистовый Роланд. ПесниXXVI—XLVI полностью

31 В той резьбе являлся очам чудовищный[6]Лесной зверь, видом гнусен, зол и лют,Волчий зуб, волчий лоб,Впалый бок от жадного голода,Когти львиные, а уши ослиные,А всем прочим туловом как лиса;И он рыщет по Франции, Англии, Италии, Испании,По Европе, по Азии, по конец земель,32 Всех язвит, всех губит,Кто убог, кто высок,А тлетворнейше —
Кто король, кто князь, владетель, наместник;Пуще же всего,Осквернив пречистый Петров престол,Оно выжрало пап и кардиналов,Заронивши соблазн в святую веру.33 Не выстоит перед чудищемНи единая вставшая стена,Никакой не защитен город,Все оплоты, все ворота — вразлет.Словно ширится оно в божество,Словно впрямь оно — бог для суеверящих,И уже налагает длань поять
Ключи неба и ключи ада.34 А над чудищем видится паладин,[7]Кудри венчаны державными лаврами,С ним три юныхВ златых лилиях по царским нарядам,И под тем же знаменьем некий лев,Вышед вместе, бьется с чудовищемИ над всеми писаны имена,Чьи над теменем, чьи по краю платий.35 Первым вбил по крайнюю рукоять[8]Свой булат в брюхо скаредному хищнику
Тот, чье имя Франциск французский;Вслед ему — австрийский МаксимилианИ Карл Пятый, державный император,Прободающий пикою злую пасть;А стрелою разящий в грудьНазван Генрихом Восьмым из Британии.36 И у Льва[9]Значится на спине: Десятый,И тот лев вгрызся в уши злому зверю,Измозжив его для приспевших ратников.Словно свеян страх, — Так стекаются смыть грехи отцов
Немногие те, но лучшие,Кем из чудища исторгается жизнь.37 Три рыцаря и МарфизаДолго медлили перед теми ликами,В жажде знать, от кого повержен хищник,Черным ядом сквернивший столько стран.Хоть и значились в камне имена,Но неведомые, — И пытали воители меж собою,Кто что знает, дабы сказать другим.

Малагис над ним пророчествует об итальянских войнах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза