Неизведанные земли. Колумб

Вероятно, было еще одно соображение, повлиявшее на выбор маршрута. Согласно его отчету о путешествии, Колумб хотел проверить теорию, которую приписывал королю Португалии Жуану II: что неизвестный континент существует где-то «на юге»[303]

. Никакой более подробной информации о мнении португальского монарха, чем то, что сообщает Колумб, не существует. Неясно, каковы были источники или происхождение этой теории, и даже точно неизвестно, где должна была находиться эта земля. Возможно, все это было отголоском слухов о южном континенте Макробия; или переосмыслением легенды об Антилии; или теорией, подобной той, которой придерживался Пьетро Мартире, о природе открытий, уже сделанных Колумбом; или версией легенды о земле-Антиподе, известной как Геспериды, которая изображена на некоторых картах XV века[304]

. Возможно, это было связано со слухами, распространявшимися по меньшей мере с 1448 года, о том, что дальше в океан к западу от группы островов Зеленого Мыса замечена новая земля[305]

. А возможно, это была преднамеренная выдумка, разнесенная коварным королем Жуаном, как ветер разносит зов сирены, чтобы сбить Колумба с курса. Но с тех пор легенда вошла в традицию, и «Неизвестная земля на Юге» украшала бесчисленные карты и вдохновляла на бесчисленные путешествия, пока капитан Кук не доказал, наконец, что если она вообще существует, то удалена на такое расстояние, которое делает ее бесполезной.

По мнению Колумба, именно слухи, распространяемые португальцами, ответственны за гипотезу, что неизвестный континент может лежать по курсу в средних широтах Атлантики. Во время третьего путешествия это усилило постоянные сомнения Колумба в том, что в регионе, где располагались его открытия, может находиться такая земля: скорее антиподная, чем азиатская, и скорее южная, чем восточная. Его ссылки на теорию короля Жуана важны для понимания проблемы осознания Колумбом природы его открытий, поскольку они доказывают, что он предвидел встречу именно с таким новым континентом, каким оказалась Америка. Настроение Колумба, предвкушавшего новые открытия с тем же волнением, что и свое первое плавание, отражено в инструкциях, оставленных им для судов с припасами, отправленных на Эспаньолу: «Пусть наш Господь направит меня и приведет к чему-то, что может сослужить службу Ему и Королю и Королеве, нашему господину и госпоже, к чести Христианского мира. Ибо я верю, что этот путь еще никто не торил, и это море совершенно неизвестно»[306]

.

Поначалу эксперимент обещал успех. Запасшись, как обычно, провизией на Канарских островах, Колумб благополучно добрался до нового пункта отправления – островов Зеленого Мыса. Здесь христианский мир граничил с еще более неизведанным миром, чем на самой Эспаньоле. Образ жизни в тех местах можно понять из завещания Альваро да Каминьи, генерал-капитана и основателя колонии на островах, написанного через несколько месяцев после визита Колумба. В нем он распределяет медную посуду, рабов и контракты на закупку сахара, составлявшие его богатство, и выражает беспокойство по поводу скудости и нищеты колонии, безразличия метрополии к жизни колонистов, угрозы от беглых рабов. Его племянник и преемник Педро Альварес мечтал построить город, «который после завершения строительства станет одним из самых великолепных в мире». Однако это была пустая мечта: постоянных колонистов насчитывалось всего 50 человек и почти все они являлись ссыльными преступниками, а нехватка продовольствия не позволяла принять большего числа людей. То была «коварная» земля, там не было товаров, которые можно было бы обменять на богатства материка. Последние имелись только в Сантьяго. Большинство островов пустовали, если не считать прокаженных, ищущих якобы целебную черепашью кровь, испанцев, собирающих красители, торговцев раковинами, которые можно было продать на Африканском материке. На острове Боа-Вишта Колумб питался мясом одичавших коз, брошенных несостоявшимися колонистами. Впечатление от навевающих тоску первозданно пустых островов испортило настроение Колумбу: возможно, у него появились настойчивые мысли о том, во что может превратиться Эспаньола. По его словам, даже название архипелага вводит в заблуждение: острова «настолько безводные, что я не видел ничего зеленого. Поскольку все мои люди болели, я не стал медлить»[307].