Ненависть

– Ну, так и черт с вами, – сказал Малинин. Но звук его голоса не отвечал тому, что он сказал. Он был глух и невнятен.

В тот же миг Драч ловким движением очутился за столом, позади Малинина и схватил того за руки у кистей. Он потащил его на середину комнаты и повалил на ковер. Малинин сопротивлялся и старался повернуть револьвер на Драча и поставить кнопку его на «огонь». Драч, в свою очередь, направлял руку Малинина с револьвером к виску Малинина.

Володя растерянно топтался подле, ничего не предпринимая.

– Гранитов, да навались, черт, на него. Ишь жилистый такой, дьявол!.. Кусается стерва!.. Дави его, сволочь, на храп! Не бей, следов чтобы никаких… Дави!.. Души!.. Вот так!.. Ага, помягчел… Старый черт!

Драч задыхался от напряжения. Наконец, ему удалось приставить револьвер Малинина к виску и повернуть кнопку. Он нажал на спусковой крючок.

Негромко, как хлопушка, ударил выстрел. Живое тело задергалось под Володей, сидевшем верхом на Малинине, и задрыгала судорожно левая нога. Темный сгусток крови с белым мозгом вылетел на ковер. Глаза Малинина выпучились из орбит и потом медленно закрылись.

Все было кончено. Драч, державший руку Малинина, отпустил ее и поднялся с ковра.

– Ну, слезай, теперь, – сказал он отдуваясь. – Ступай к машинке. Садись и пиши, что я тебе буду диктовать.

Володя послушно слез с убитого и подошел к столику с пишущей машинкой. Драч подошел к нему и зажег над ним стенную лампочку.

– Пиши: «в смерти моей никого не винить. Совершил растрату доверенных мне денег»…

– Растрату?.. – с удивлением спросил Володя и, прекратив стучать на машинке, повернулся к Драчу.

– Ну да, браток, растрату! Чему ты удивляешься?.. Отчего другого мог застрелиться такой правоверный партиец, каким был Малинин?.. Стучи. Медлить нам нельзя… «совершил растрату и, не считая себя более соответствующим темпу строительства нашей великой республики, ухожу из жизни»… Все… Ловко пущено?.. А?.. Елки-палки!.. Ну, давай, мне лиеток. Я подмахну за него. Что?.. подпись неразборчива? Еще бы! Когда такая эмоция у него тогда была. Осторожнее, браток, не наступи в кровь. Это было бы хужее всего… Теперь поищем ключа от денежного шкафа.

Драч был поразительно спокоен, но торопился ужасно. Володя понимал, как ни глухо раздался выстрел в комиссарском кабинете, он мог быть услышан в дальних комнатах и даже на самой набережной, где так тиха и безмолвна была теплая летняя ночь.

Драч подошел к Малинину и обыскал карманы. Но ключа там не нашел.

– Посмотри на шее. Он старый крестьянин и, наверно, когда-то носил крест на гайтане, – сказал Володя.

Драч осторожно расстегнул кафтан и запустил руку на грудь убитого.

– А, шерстистый черт, – сказал он. – Так и есть, будто ключики.

Володя подал нож Драчу.

– Разрежь, – сказал он брезгливо, – что возишься.

– Как можно резать?.. Надо обратно надеть. Чтобы, а ни-ни! Никто и не догадался, кто снимал, он сам или кто другой. Придержи голову, а то в крови бы не запачкать.

Володя стал на колени над убитым и держал голову, пока Драч осторожно стягивал с шеи ремешок.

– Гляди… И крест, подлец, носил. Вот он какой был партиец!.. Хорошего жука мы с тобою прихлопнули!

Ключей было три, но Драч сразу сообразил, что замысловатый ключик с бронзовой головкой и должен быть от несгораемого шкафа. Он не ошибся. Ключ ловко вошел в маленькое отверстие, прикрытое откидной медной дощечкой, легко повернулся с легким мелодичным звоном, и тяжелая тройная дверь мягко и неслышно открылась.

– Ну, принимай и прячь в карманы. Ого!.. Тут и валюта есть!.. Так награждается ум, смелость и верность советской власти.

Драч вынул несколько пачек червонцев, одну пачку длинных долларовых бумажек и две пачки немецких марок.

– Есть немного и золота. Возьмем и его, – сказал он.

– Все – партийное, – тихо, с упреком сказал Володя.

– Ах, елки-палки!.. Действительно?.. Так ты пойми, браток, что это не мы берем. Это он взял и растратил там на какую ни есть любушку… Он, говорили мне, с балетной жил. Погоди, мы и ее арестуем и пришьем к этому делу.

Драч тщательно закрыл шкаф и пошел надевать гайтан с ключами на шею мертвеца. Володя с отвращением, но без всякого страха помогал ему.

– Воняет как, – сказал он.

– Да, человеческая кровь не розами пахнет, – сказал Драч. – А чисто обработали. Очень даже чисто. – Он не без профессиональной гордости окинул взглядом убитого им Малинина. – Револьвер в руке у самоубийцы. Правда, палец не на гашетке. Лужица крови не тронута. И какое спокойствие на лице… И крестик на груди… Крестик!.. Есть от чего застрелиться. Ну, вынимай штепселя, гаси огни.

– Драч, а скажи мне… Ну для чего нам все это надо было делать? Отняли бы револьвер и донесли. Тот же конец. Он, поди, не отперся бы от своих слов… Помнишь Далеких?..

– После… После все скажу… Эх, товарищ, был партиец!.. В каких, каких боях ни участвовал. Какую кровь лил!.. А теперь!.. Тьфу!.. Растратчик!!. Елки-палки!.. Едрёна вошь!..