Ненумерованные письма маркиза Кюстина

Да! Все тот же Е. Теодор в этот вечер изложил мне еще свою идею, согласно которой Европа – континент Отечеств, и как преодолела она расстояние от католического нерасторжимого брака к современному законодательству о разводах, так путь ее лежит к своду разумных законов о депортациях. Без насилий и грабежа, без ущерба для достоинства депортируемых, – подчеркнул он таким напыщенным тоном, что Ирэна выдула ангельское кольцо дыма над его велемудрой головой, – по инициативе обеих или только одной стороны, со строгим соблюдением правил многоступенчатой юридической процедуры, как это было сделано, например, не так давно англичанами в отношении палестинских немцев. И хотя главная головная боль Европы ныне – представители исламской традиции, но как ни парадоксально и болезненно это для европейской коллективной совести, начинать сей процесс справедливо и правильно будет не с мусульман, а с евреев. Он сказал, что в технике, в электронной памяти, есть такое понятие – FIFO (first in, first out).

При всех моих симпатиях к Америке, заявил он, наше будущее вижу связанным, скорее всего, – с обновленной Европой наций. Я спросил у Е. Теодора, не кажется ли ему такая переменчивость в отношении к ближайшему другу и покровителю несколько странной для него, человека, который совсем недавно отчаянно оскорблял президента Ширака, сравнивая его с эталонным оппортунистом Талейраном, заявившим, что предательство – вопрос даты и что своевременное предательство – есть предвидение. Е. Теодор-Перигор ответил, что эта фраза – всего лишь типичный пример французского максимализма («или-или», заметил он), и что в реальной истории долго зреющие процессы могут привести к вполне естественной смене политического партнерства.

– Может быть, – одарил он меня еще одним своим прогнозом, – нынешние прокаженные и зачумленные европейские движения разнообразных «Свобод» и Ле Пен династий, отделавшись от своей первоначальной закваски – дебилов, нацистов и люмпенов, – остепенятся и станут мейнстримом Старого Света. В некотором смысле – наша небольшая держава, возможно, прокладывает для них маршруты их будущего, мы, может быть, лепим модель грядущей Европы.

Тут нет ни первенства, ни подражания, подумал я, это независимо общее евреев и русских свойство характера – страсть их мнить себя маяками Европы.

Хорош идеолог, не правда ли, Господи? Как только земля таких носит?! Помнишь ли, ведь это ты сказал мне однажды, что степень варварства человека измеряется упорством, с которым он преследует иррациональные цели. «Я предоставил в их распоряжение пытливый ум, пожертвовал даже верой в меня, почему же их по-прежнему заклинивает на абстракциях?» – спрашивал ты в волнении. Помнишь, я возражал тебе: «Но ведь в этом стремлении в духовную высь нередко проявлялись их величие и сила, – сказал я тебе, – разве не ты вдохнул в них веру и любовь к идеалам?» «Но это было только средство поднять их над животными инстинктами, – ответил ты горестно, – я не думал, что они до такой степени пристрастятся...» – и ты махнул рукой, точно был тот самый разочарованный в своих согражданах чеховский доктор.

Я спросил Е. Теодора – что же по-вашему, и за религиозные убеждения преследовать станут в Европе? Исповедуешь Ислам – вон?! Нет, отвечает, это невозможно, а вот если то или иное конкретное толкование религии подпадает под определение секты, тогда совсем другое дело, с сектами и их гуру – совсем другой разговор. Нет! Подумать только! Каков иезуит!

Пока я отвлекся, размышляя, мои собеседники, похоже, опять сцепились в споре о личности Либермана. Способна ли вообще к существованию их дружба без этой громоздкой тени над ними? Инженер совестил Е. Теодора, напоминая ему о выдающихся организационных способностях и хозяйственных заслугах господина Либермана и подбираемых им соратников по партии. Пошла в ход со стороны Инженера аргументация положительного свойства – строящиеся по предначертаниям Либермана опреснительные установки, несущие водное изобилие всему региону. Уцепившись за водное изобилие, припомнил было Е. Теодор либермановские призывы бомбить Асуанскую плотину в Египте, отчего там должно было также наступить водное изобилие, но другого рода, но тут подвернулся ему в мыслях аргумент более общего характера и он победно провозгласил:

– А что, дон Карлеоне разве был плохой организатор? А Каганович разве московское метро не построил? А в Тель-Авиве – до сих пор нет! Несмотря на наличие Либермана в правительстве! Скажите, маркиз, был Карлеоне хороший организатор, или не был? У вас прямая связь с Небесами, можете вы снестись, если вас это не слишком затруднит, с господином Марио Пьюзо, чтобы справиться о его на сей счет мнении?!

Любой политический спор между русскими непременно должен закончиться оскорблениями. И Е. Теодор светился яростью, как гнилой пень на болоте, и (как ты в моих снах порой, Господи) уже почти не выбирал выражений: