Ненумерованные письма маркиза Кюстина

Странной показавшаяся поначалу мысль вдруг осенила меня: как не хватает в нашей компании самого господина Либермана! Так подумал я, и внезапное озарение в тот же миг снизошло на меня: и политический стиль его, и упорное преследование им военной косточки – Эхуда Барака, и собственная его воинственность, не являются ли следствием латентной склонности к садомазохизму, не эта ли тайная наклонность привлекает к нему так много сторонников из русских? Не есть ли это – врожденное или благоприобретенное (какая разница?) свойство жителей «шестой части суши» вообще? «Страна рабов, страна господ» (по известному высказыванию поэта) разве не благоприятная среда для размножения садомазохистов? «Мундиры голубые» и «послушный им народ» – не это ли аксессуары и терминология садо и мазо? Или, оттолкнувшись от однословного определения сути российской жизни великим ее летописцем Карамзиным: «Воруют!» – разве неверно утверждать, что в стране немногих воров и бесчисленных обворованных всевластно царит дух Донасьена Альфонса Франсуа де Сада и Леопольда Риттера фон Захер-Мазоха? А эта жалоба другого поэта:

Люди холопского звания —Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказания,

Тем им милей господа.

– это что? И разве новорожденные русские слова «дерьмократ» и «дерьмократия» может выдумать и употреблять с видимым удовольствием человек, не мечтающий топтать других и неготовый к тому, чтобы самому быть другими растоптанным?

Этим людям, если хочется выдавливать из себя раба, то не только его надо выдавливать, но и господина тоже, все садомазо, все вертикали тамошней жизни, всего Достоевского целиком. (Я вспомнил, Господи, нашу беседу о последнем, когда ты сказал, что поставленные им проблемы сотней лет ранее освещены были маркизом де Садом, и на твой вкус, сделано это было непринужденнее, и главное – маркиз не приплел тебя, Господи, к нашим человеческим мерзостям, а потому и вышло у него без ханжеского раскаяния и рабского умиления. Он не выкручивал, сказал ты, как Достоевский самому себе семенные хранилища богобоязненными вопросами, не докучал верноподданническими щипками предвечный зад, а омерзительный, непреклонный пронесся бестрепетно и безоглядно, влекомый похотью и жестокостью, прямиком в безбожные тартарары, в ледяную преисподнюю. Отчего же слава Достоевского на Земле выше славы де Сада, спросил тебя я. Ты не ответил, но только добавил, что Достоевский – это де Сад для ханжей. «Я не Бог холуям!» – восклицал ты не раз в последнее время, подразумевая, конечно, что ты и не Бог гонителям и негодяям, но всегда казалось мне – это только пожелание, ты – Бог всем-всем на свете!)

Господь всеведущий, как ты думаешь, скажи: не натолкнулся ли я нечаянно на ошеломляющую разгадку многовекового секрета трансуральской души? Не садомазохистская ли суть ее рвется на волю, рождая озлобленье и мрачность? Скажи об этом Е. Теодору – опять поморщится, мол, Урал не на Ближнем Востоке, наше дело – зманкомовцы. Ладно! Я между прочим, не случайно обмолвился и не по небрежности определил эту загадочную душу – как трансуральскую, потому что принадлежать она может и славянину, и семиту (как выясняется), а возможно – и монголоиду. Зманкомовцы, так зманкомовцы! Если сосредоточить внимание только на них, бросается однако тут же в глаза та особенность, что им, униженным тысячелетиями жизни среди других народов, которым дарована была последними исключительная цеховая привилегия мазо, теперь, по обретению независимости и национального первенства, доступно стало наслаждение запретным ранее садо. Ключ от запертой прежде кладовой, где хранятся пряные специи его (садо!), преподнесен зманкомовцам г-ном Либерманом со товарищи на блюдечке с бело-голубой каемочкой. Не им ли (садо!) приправлены блюда, которыми питаются неприязненные чувства, испытываемые зманкомовцами к «левым», «арабцам», «говномесам», и не ретроградная ли привычка к мазо с другой стороны направляет обожающий их взгляд снизу вверх на самого господина Либермана с его «президентской» формой правления, реализованной в зманкомовской партии, в которой команду «профессионалов» держит крепкая десница его и дрессирует умелая шуйца? Страстная нынешняя увлеченность зманкомовцев политикой – не есть ли замена кровавому развлечению публичных казней с отрубанием голов и сажанием на кол, суррогат наслаждения, испытываемого во времена массовых репрессий, когда бездонный страх перед остановившимся у подъезда в ночи автомобилем мгновенно сменяется безмерным облегчением при стуке в дверь соседа? О, как отточены бывают от такой жизни чувства русских! На какие высоты духа, бывает, возносятся они из столь глубокой пропасти! Вот когда пылает ярче и ярче вырванное из груди сердце Данко! Разве не видел я (и не один раз!) по телевизору в салоне Инженера, какой по-детски чистой бывает порой улыбка господина Либермана?! Как умеют смеяться, какой добротой и искренностью лучатся его светлые глаза?!