«Википедия» просветила нас, что в Floridita Хемингуэй просиживал часами и именно на его любимом месте поставили (точнее посадили) памятник. И он, как и раньше добродушно и иронично смотрел на всё со стороны, потягивая любимый коктейль. И как сейчас, так и тогда никому не было до него дела, а ему было дело до всех. И вряд ли вместо веселой кубинской музыки тут когда-либо включают аудиозаписи его книг — рисковать, что люди перестанут приходить, владельцы бара не будут. А может «папа Хэм» и не захотел бы портить людям праздник? А книги кому надо — тот прочитает, а кому не надо, тому навязывать бессмысленно.
И я взял коктейль и встал перед ним, облокотившись на стойку, и мы разговорились.
— «Дайкири» всё также хорош? — Спросил он у меня.
— Прости, что?!
— Тут был превосходный коктейль «Дайкири». Видишь, на стойке написано THE CRADLE OF THE DAIQUIRI — переводится как «Колыбель Дайкири».
— В том смысле, что отсюда «Дайкири» началось?
— Да. А мохито сходите попробовать в «Бодегиту». Сколько лет прошло?
— Как ты умер?
— Нет. Как я тут сижу.
— Упс! Подожди, не уходи. Я сейчас.
Возвращаюсь к столику и прошу жену узнать у «Википедии» сколько тут памятник этот сидит.
— Тебе зачем? — Спрашивает она раздраженно, явно давая понять, что я отвлек их от певцов, гуляющих с гитарами по залу и заглянувших с песнями и в наше захолустье, и протягивает мне телефон, мол, давай сам, чай не маленький.
— С 2003 ты тут сидишь.
— И?
— Что «И?»?
— Лет сижу сколько?
— А! Ты не знаешь, какой год. Ну, уже больше двадцати лет сидишь.
— Что в мире нового?
И вначале я хотел ему рассказать о технологиях, и что есть чем потомкам гордиться, а потом вспомнил его антивоенное мировоззрение и понял, что гордиться нам тут нечем. И ответил: — Да, в общем-то, ничего.
— Понятно. Всё воюете?
— Всё воюем.
— Ты там всем скажи, что за это тут наказывают строго! Очень строго! И никакого никому не дают снисхождения. А лучше книгу напиши!
— Так ты же её уже писал! Что может быть лучше, чем «По ком звонит колокол?»?
— Да — написал. Но без толку получается, написал. Или по-другому как-то написать надо было. Может, запугать надо было. Не знаю. Может, надо было назвать «По ком кипит смола в аду?».
И вдруг он резко сменил тему: — А знаешь, что нас тут бесит?
— Что вас там бесит? Жара?
— Бесит, когда раздергивают наши тексты на цитаты. И раздергивает кто не попадя. А я ведь никому не разрешал интерпретировать мои цитаты и вставлять их куда заблагорассудится. И подкреплять свои бредовые мысли. Так мне еще повезло!
— А кому не повезло?
— Пушкину.
— В каком смысле?
— В прямом. Его цитируют и те, кто «за» что-то, и те кто «против» чего-то. Рвут из контекста как хотят и разрешения не спрашивают. А ему ж тут покоя нет от этого! Кстати, он тоже тебя про «По ком кипит смола в аду?» просит.
Подошла жена и спросила «Всё в порядке, дорогой?», и разговор прервался. «Стоишь тут, бормочешь чего-то. — Пояснила она свою настороженность. — Всё норм?».
— Всё норм. — Отвечаю. И стерев испарину со лба, киваю на коктейль. — Крепкий зараза! А знаешь, что написано вон там за стойкой?
И мы заглядываем, и она читает «THE CRADLE OF THE DAIQUIRI» и я объясняю ей, что переводится это как «Колыбель Дайкири» и означает место истока этого коктейля.
— Хорошо быть умным с «Википедией». — Говорит она и забирает у меня телефон.
— Да нет. — Начинаю я, но решаю не продолжать, чтобы вечер не закончился вызовом психиатров. И предлагаю: — А теперь пойдемте в «Бодегиту» пробовать махиту.
Они смеются, что я вдруг стал знатоком гаванских злачных мест, и соглашаются, вдобавок сославшись, что музыканты гоняют репертуар уже по третьему кругу и «Дайкири» поднадоел.
29
Среди улицы стоит человек с блокнотом и тут же на глазах прохожих за мгновение делает карандашный набросок бара или улицы, или изображение прохожего на фоне бара, или рисует Хемингуэя за секунды. Работа его стоит доллар, но скорость и находчивость вызывают такое восхищение, что доллара не жалко.
И кажется, что в Гаване все зарабатывают на Хэмингуэе. Он как кубинская нефть и доход с нее приносит всё: музеи, сувениры, книги и аудиозаписи и его любимые сигары. Да тот же художник! А художник, оказывается, знает кубинку, по легенде тайную возлюбленную писателя, которая за 50 баксов готова поведать нам ту романтическую историю. И видя, что мы колеблемся, рисовальщик добавляет: «Пока она жива». «Другая появится», — говорю я мимо транслейта. А таксисты, у которых сто маршрутов по любимым местам Хемингуэя! Будто он был не писатель, а любитель норвежской ходьбы.
И народ на Хемингуэя валом валит. И, кажется, все его знают. И ведь знают! Но знают лишь имя, да два-три названия его книг. А многие ли читали? А многие ли помнят, что читали? Потому может и стыдно рассказывать о будущем.
30
До «Бодегита» идем пешком. Выпитый коктейль провоцирует познакомить местных с русским народным песенным творчеством и заорать на всю улицу «Степь да степь кругом!», но мы не поддаемся, хотя и чувствуем, что держим язык за зубами из последних сил.